Мишель Зевако - Борджиа

Не говоря ни слова, сохраняя силы для схватки, Рафаэль обнял свою молодую жену одной рукой, в другой сверкнул клинок, и художник бросился на группку разбойников, вставших перед ним. Но он не сделал и двух шагов, как пошатнулся и рухнул на мостовую: сильнейший удар поразил его в голову… Молодой супруг услышал теряющийся вдали крик отчаяния… И почти в тот же момент он потерял сознание.

Когда Рафаэль пришел в себя, была еще ночь.

– Розита! – позвал он тревожно.

В темноте он пошарил по мостовой вокруг себя. Но со всех сторон его окружала пустая мостовая. Ужас, охвативший художника, придал ему силы. Он смог приподняться, встал на колени и осмотрелся блуждающим взглядом.

– Розита! – еще раз позвал он.

Но никто ему не ответил, и никого он не увидел.

И тогда он осознал ужасную правду. Розиту похитили!..

Санцио не стал кричать, не стал жаловаться неизвестно кому. У него осталась только одна надежда: предупредить Магу!

Все еще не пришедший в себя после удара эфесом шпаги по голове, Рафэль, качаясь, побрел по дороге в Гетто, к лачуге чародейки. Он вошел к Маге, тяжело дыша. В углу догорал факел… При его свете Рафаэль увидел раскрытый сундук, перевернутые ящики.

– Мага! Мага! – тревожно позвал он.

Он вошел в комнату Розиты, где могла находиться колдунья, и с губ его сорвались горестное восклицание и сразу же за тем – громкое проклятие. Комната была пуста!.. Мага исчезла.

В ту же самую ночь, когда совершался тайный брак Рафаэля Санцио и Форнарины, шевалье де Рагастен покинул гостиницу «Доброго Януса», в которой он все еще жил. После стычки, в которой шевалье чуть не разорвала толпа, посчитавшая его убийцей герцога Гандийского, Чезаре Борджиа предложил ему покой в замке Святого Ангела. Но Рагастен отказался: то ли бравируя опасностью, то ли желая сохранить определенную свободу действий.

– Монсиньор, – сказал он, – я задохнусь в прекрасной клетке, которую вы мне предлагаете… В какой-то мере я остаюсь ночным бродягой, каким был в юности.

Чезаре не настаивал; он удовлетворился тем, что восхитился беспечностью шевалье, как раньше восхищался его неустрашимости перед возмущенной толпой. Шевалье медленно брел по темным, тихим, пустынным улицам и наконец оказался у начала Аппиевой дороги.

– Она мне сказала: двадцать третья могила слева. Ну а пароль? Я должен произнести анаграмму слова «Рома». Пусть это будет добрым предзнаменованием.

И он пошел по древней дороге, считая постройки, которые то жались одна к другой, то разделялись пустыми пространствами, заросшими тамариском и мастиковыми деревьями. Он вспоминал: вот уже в третий раз он встречает эту странную девушку, судьба которой остается для него загадочной, эту Примаверу, к которой теперь привязаны все его мысли. Сердце его сильно билось, когда он дошел до двадцать третьей гробницы. Он обошел сооружение, но никого не увидел.

«Видимо, я пришел слишком рано или … слишком поздно?» – подумал он.

И в это самое мгновение, совсем рядом с ним, из чащи кустов, послышался голос:

– Roma! [13] Рим (итал.).

– Amor! [14] Любовь (итал.). – ответил шевалье.

После этого из кустов появился мужчина. Не говоря ни слова, он толкнул маленькую бронзовую дверь, служившую входом в гробницу, и отступил, пропуская Рагастена. Шевалье вошел во внутрь и оказался в некоем подобии узкой кельи, слабо освещенной светильником. Пол был устлан широкими плитами. Одна из них была снята и поставлена ребром к стене. Под нею виднелась черная дыра.

Рагастен наклонился над этой дырой и увидел лестницу из качающихся камней, уходившую в глубины земли. Он стал спускаться по ней. У подножия лестницы начиналась галерея, в глубине которой он заметил слабый свет. К этому светлому островку он и направился. Галерея привела его в довольно обширный зал, от которого исходили многочисленные узкие проходы, похожие на тот, которым Рагастен только что прошел.

– Катакомбы! – догадался он.

Рагастен повел глазами вокруг себя. Он находился в круглом зале. Вокруг стен удобно расположились обычные скамьи; их было двадцать штук. На каждой из этих скамей сидел мужчина. Один из этих мужчин жестом указал Рагастену на свободное место. Шевалье занял это место и стал ждать.

Большинство мужчин были молоды. Их лица относились к итальянскому типу красоты, одновременно строгому и нежному. Одна и та же серьезность придавала этим лицам общий характер решительности и непоколебимой воли.