Мишель Зевако - Борджиа

– Значит, твоя мадонна…

– Простая девушка из народа, скромная булочница, «форнарина», та, что вынимает готовый хлеб из печи.

Папа задумался и на минуту закрыл глаза. Потом он прямо сказал:

– Хорошо, Рафаэль… Я хотел бы с ней познакомиться… А теперь иди.

Молодой человек удалился. Он был изумлен, скорее даже встревожен. Что же до понтифика, то он вгляделся в «Мадонну со стулом» и пробормотал:

– Да… познать эту чистую девушку!.. Оживить тлеющие угольки в пепле моего холодеющего сердца!.. Полюбить еще один раз!.. Жить… Пусть даже один-единственный час.

Александр VI обернулся к двери и сказал:

– Входи!

Дверь сразу же отворилась и на пороге появился Чезаре.

Лицо папы странным образом преобразилось, голова упала на грудь, ладони молитвенно сложились. Несказанное горе, казалось, охватило понтифика. Однако нельзя было сказать, что его мучает больше: телесная или душевная боль. Он махнул рукой, и Чезаре сел.

Герцог де Валентинуа всем своим видом выказывал полную противоположность отцу: в кирасе и сапогах, с решительным выражением лица, настороженным взглядом, губами, искривленными бесстыдной, циничной усмешкой, с рукой на эфесе тяжелой шпаги. Можно было бы сравнить его с наемником-рейтаром, представшим перед дипломатом.

– Итак, сын мой, – вымолвил наконец папа, – нам уготована эта чудовищная боль?.. В конце своей жизни я принужден видеть, как одного из моих сыновей закалывает ничтожный наемный убийца? Самого покорного из сыновей… быть может, самого лучшего!.. Ах, я несчастный! Конечно, это Небо так жестоко наказало меня за грехи!..

Чезаре ничего не ответил. Понтифик вытер платком глаза, в которых, впрочем, не было слез.

– Но, – продолжил папа, – месть моя будет ужасной. Известна ли тебе, Чезаре, казнь, которой достоин убийца?

Чезаре вздрогнул, тень пробежала по его лицу. Но он по-прежнему молчал. Александр взял его за руку.

– Я хочу, чтобы казнь была ужасной. Убийцу, кто бы он ни был, простолюдин или дворянин, пусть даже могущественный синьор, пусть даже один из наших родственников, убийцу надо подвернуть страшным мукам, относительно которых я только что продиктовал ордонанс. Ему надо вырвать ногти, отрезать язык, выколоть глаза и выставить в таком виде у позорного столба, пока он там не сдохнет. Тогда надо вырвать его сердце и печень, бросить их собакам, труп сжечь, а пепел бросить в Тибр… Ты думаешь, Чезаре, этого достаточно?

Чезаре продолжал хранить молчание. Он только слегка побледнел. А папа продолжал:

– Ах, бедный мой Франческо! Когда подумаю, что еще позавчера вечером он, полный жизни, веселый, пришел ко мне, а я посоветовал ему провести вечер у твоей сестры Лукреции… Будь проклят этот совет… Разумеется, его убили, когда он вышел из палаццо Лукреции, мой бедный Франческо! Такой добрый! Такой нежный!.. Сердце мое кровоточит… А ты, Чезаре, не плачешь?

– Отец, я жду момента, чтобы поговорить о серьезных вещах, когда вы перестанете ломать комедию…

– Черт возьми! Что это значит?

– Это значит, что вас обрадовала смерть Франческо, или я больше ничего не понимаю!

– Неблагодарный сын! Как ты мог такое подумать! Ты оскорбляешь мое горе!

– Франческо стеснял вас, отец, – Чезаре повысил голос. – Коварный, трусливый, лживый, недостойный родового имени, которое он носил, тайный противник вашей славы, вашего величия, бессильный заговорщик, не умеющий ни любить, ни ненавидеть – он бесчестил нас, отец! Его смерть стала благодеянием для нас!

– Заговорщик? Ты сказал, он был заговорщиком?

– Вы это знаете так же хорошо, как и я, отец!

– Не важно! Злодеяние было жестоким, и оно должно быть наказано! Ты слышишь меня, Чезаре?.. Что бы ни замышлял против нас бедный Франческо, нельзя терпеть, чтобы кто-либо в мире смел поднять руку на человека из рода Борджиа! Примерное наказание даст понять миру, что род Борджиа неприкосновенен!

– Придерживаюсь того же мнения, отец, – сухо сказал Чезаре. – И клянусь вам, что убийца будет найден. Я займусь этим лично.

– Ну теперь я начинаю успокаиваться, Чезаре… Если мы, после того как повыбили дворянство и обуздали толпу, после того как покорили Италию и загнали в клетку Рим, если теперь мы позволим убивать, то не стоило и совершать все то, что мы сделали!.. Только Борджиа смеет поразить Борджиа!

– Отец, ваша мудрость бесконечна, я скромно склоняюсь перед вашим гением. Франческо нас предал…

– Провидение его за это наказало, и настолько ясно, что мое отцовское сердце затрепетало от боли…