Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

Однако, напротив, ум его продолжал упорно работать. Он отправил в Польшу послов, чтобы они получили согласие польского короля отправить на родину останки царя Василия Шуйского и его братьев. Филарет считал это делом большой государственной важности. Царь Василий крепил державу, а бояре-изменники свели его с трона и силой вывезли в Польшу. Они же и оклеветали Василия, объявив, что он-де царь незаконный, ибо «своим хотеньем вскочил на царство».

К этому времени Филарет закончил свои «Записки», где доказал законность царя Василия, ибо он был избран советом всей Земли. Не вина, а беда его, что бояре-изменники поддержали самозванцев. И хотя Григорий Отрепьев освободил Филарета из ссылки и дал ему сан митрополита, Филарет назвал его в «Записках» «овчеобразным волком».

Филарет, может быть, первый из русских правителей и государей понял значение исторической памяти для образования русских людей, для державного крепления в самом государстве. Чувство гражданской справедливости, нравственная чистота позволили Филарету выдвигать людей, служивших отечеству, и накладывать опалу на изменников. К сожалению, после его смерти бояре-изменники все повернули по-своему. Они возвратили из ссылки не только братьев Салтыковых, но и прямых предателей, таких как дьяк Грамотин. А мужественного воеводу Шеина из окружения Филарета казнили, его ближника князя Бориса Репнина отправили в негласную ссылку в Астрахань.

Недаром на душе Филарета камнем лежал вопрос: «Что будет, когда меня не станет?» Он пытался осторожно поговорить об этом с сыном-царём, зная, как тот обидчив. В невестке же патриарх угадывал скрытого недруга.

И по-прежнему тревожили дела польские. Филарет не понимал, почему Пожарский и Черкасский стоят в Можайске в бездействии. Он написал царский наказ, чтобы воеводам идти под Смоленск, но всё это переиначили. Вместо царского наказа отправили в Можайск князя Григория Волконского посоветоваться с боярами: можно ли им идти к Вязьме и Дорогобужу? Терялось драгоценное время. Ясно, что кто-то решал эти дела за спиной у царя. Очевидно, видя бессилие больного Филарета, бесчестные люди спешили отомстить ему за то, что некогда он в чём-то притеснял их. Честь родины и русского войска стала разменной монетой в мести мелких людишек.

Случилось то, чего больше всего опасался Филарет. Ему об этом, однако, не доложили. Он же тем временем старался укрепить свой дух: авось удастся выздороветь. К счастью, возле него находился человек, который облегчал его жизнь в последние дни.

Накануне к нему пришёл старый монах, суровое лицо которого показалось Филарету знакомым. И вдруг он вспомнил: да это же тот монах, что спас ему жизнь под Тушином!

— Ты никак Федот?

— Он самый.

Филарет посмотрел на его опорки, покрытые пылью.

— Издалека ли и для каких дел ты пришёл в Москву?

— А сердце привело.

— Ну да, а на сердце что у тебя было?

— А тебя повидать. Вижу, вовремя пришёл.

— Ишь ты. Сны какие видел али знахарь нагадал?

— Этого не скажу, да только ты из мысли у меня не выходил.

— Что так?

— Человек, говорят, не ведает о том, о чём знает его душа.

— Верно...

— Ты правду утвердил на Московской земле. Ты первый понял: не будет правды — и дела не будет.

— Да дело-то, видишь, не шибко идёт.

— Дай срок... Всё наладится. Всё в руках Божьих. Господь будет милостив к тебе. Ему угодны и дела твои и молитвы. Но по наущению дьявола зло снова возьмёт силу.

— Чего же стеречься?

— Не ведаю. А стеречься надо.

— Ты всё загадками говоришь.

— Сам вижу, что загадками, да кабы мог их отгадать...

— Оставайся при мне, сколь пробудешь...

Федот стал ходить за больным Филаретом. Царица смотрела на это косо и, видимо, довела до царя Михаила. Сын пришёл к отцу невесёлый, недоверчиво посмотрел на Федота, но ничего не сказал.

А Федот взял на себя самую чёрную работу. Он подавал Филарету пищу и пробовал прежде сам, будто не доверял кому-то, выносил отбросы. Филарету было легко вести беседу с монахом.

— Скажи, Федот, ежели бы тебя призвали на суд Божий да предъявили тебе твои грехи, что бы ты ответил? И какой грех свой ты считаешь самым главным?

— Во всём-то как оправдаешься. Мало ли грехов за жизнь собралось.

— А всё же, какой была бы твоя речь в Божьем суде в своё оправдание?

— Я сказал бы, что никому не желал зла.

— Так-таки и никому?

— Никому.

«Я бы хотел быть так прост душой, как Федот, — подумал Филарет. — Но ведь сама жизнь его проще и ум проще».