Таисия Наполова - Московский Ришелье. Федор Никитич

— Ну кто же, кроме тебя. Тебя помнят, тебе доверяют.

— Спасибо на добром слове, государь, много чести.

Филарет смотрел на Пожарского, на что-то решаясь.

— Мне, князь, надобно обдумать с тобой одну затею. Зайди ко мне через час.

Князь Дмитрий Михайлович снова поклонился патриарху.

Несогласие князей Черкасского и Лыкова накануне битвы тревожило Филарета, словно знак беды. Настоятель Чудова монастыря сказал ему: «На посмех нашим ворогам затеяли недоброе дело князья-бояре». Да в первый ли это раз? И в последний ли?

Филарет давно обдумывал, как отменить местничество, но чувствовал себя одиноким в своей затее. Против него восстанут все именитые князья и бояре. Поднимется Марфа. Хоть и в болезни тяжёлой лежит, а поднимется. В памяти всплыла история, как она старалась подвигнуть на тяжбу с князем Пожарским своих племянников — Салтыковых.

Сейчас Филарету хотелось подбодрить себя после болезни беседой с князем Пожарским и обсудить с ним предстоящие дела. У Филарета было особенное чувство почтительности к человеку, имя которого стало легендарным. В последнее время он искал советников себе среди героев-ополченцев, коих посылал на битву с врагами святейший патриарх Гермоген.

Князь Пожарский, однако, задерживался. Вскоре к Филарету пришёл монах с нижайшей просьбой от князя — перенести беседу на другой день. Наехало много понизового люда, а спехом дела не сделать. Не соизволит ли государь Филарет принять его после заутрени? Филарет ответил согласием и после утренней молитвы принял князя в своём кабинете.

Дмитрий Михайлович был несколько смущён особой честью — быть приглашённым в святые покои патриарха. Он перекрестился на многие образа в углу и низко поклонился Филарету. Хозяин ласково обошёлся с ним, посадил в кресло, сказав:

— Надобно обговорить с тобой, князь, одно важное дело, но до того хочу спросить тебя: как ты понимаешь тяжбу между князьями Черкасским и Лыковым?

— Как понимать... Дело недоброе да сутяжное, недостойное государственных мужей.

Помолчав, он добавил:

— Негоже и опасно для державы искать своих прав перед лицом неприятеля.

— То так... Негоже, — согласился Филарет. — И не токмо во времена немирные. Ты, князь, искал ли своих прав, когда спесивые бояре норовили отодвинуть тебя на шестнадцатое место?

— Бог им судья. Бояре думали: Пожарские-де люди не разрядные, при прежних государях, кроме городничих да губных старост, нигде не бывали.

— Знаю. Наверх шли люди хотя и менее знатные, да приобвыкшие выталкивать других. А спроси их, все ли они истинные Рюриковичи? Покойный князь Бельский сказал мне, что дьяк Щелкалов ещё при Иване Грозном, а после при Годунове за большую мзду вписывал иных безродных бояр в разрядные книги, в Бархатную книгу. Не слыхал об этом?

— Кто нам скажет! Мы-то сами Мономаховичи и знаем про себя, что род наш древний и славен подвигами великого князя Всеволода Большое Гнездо. А идём мы от корня Мономахова да от младшего сына — Юрия Долгорукого.

— Тот-то и оно, что от младшего. Старшие братья испокон веков выталкивали младших. Оттого вы, Пожарские, и не имели важных вотчин, оттого и не бывали выше городничих и губных старост.

Филарет немного помолчал.

— Да ныне эта старина нам ни к чему. От неё одна помеха да тяжбы.

— Оно так, да бояре твёрдо стоят на отеческом обычае, — неуверенно произнёс Пожарский.

— Однако местничество мы пресечём и отменим особым указом.

— Да благословит тебя Бог, государь, на дело многотрудное. Рука у тебя твёрдая.

— Теперь война — великое препятствие в делах. Но местничеству мы дадим укорот, и о том говорено с царём Михаилом Фёдоровичем. А ныне царь даёт тебе наказ — идти против ворогов под Можайск с князем Черкасским.

— Кланяюсь тебе, великий государь, за честь, мне оказанную. Да не пойдёт ли князь Дмитрий Мамстрюкович встречь меня с обидой? Захочет ли он быть со мной в товарищах? Он родня Ивана Грозного и с вами, Романовыми, також породнился.

Филарет тихонько рассмеялся.

— А мы напомним ему, как он бил челом на князя Лыкова.

Считая это дело решённым, патриарх приветливо отпустил князя Пожарского.

Филарет внимательно следил за событиями в Польше по донесениям и по рассказам свидетелей. Война как будто началась счастливо. Города, находившиеся под властью поляков, сдавались русским воеводам один за другим. Царь и патриарх велели боярину Шеину идти из Дорогобужа под Смоленск. Успешно действовали князь Прозоровский и другие воеводы. Но Филарет не особенно тешил себя надеждой. В отличие от сына-царя и окружавших его бояр он объяснял эти успехи «бескоролевьем» в Польше. После смерти Сигизмунда там возникла смута, и полякам было не до войны. Но смута длилась не более восьми месяцев. Королём был избран Владислав, который со свойственной ему решительностью тотчас же отправился к Смоленску с большим войском.