Фёдор Абрамов - В СМЕРШе. Записки контрразведчика

Из приказа начальника Отдела контрразведки «Смерш» Беломорского военного округа генерал-майора Головлева от 2 октября 1945 года за № 153:

«На основании закона о демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии от 23 июня 1945 года увольняется из кадров Красной армии в запас по ст. 43 пункт „а“ положения „О прохождении службы командным и начальствующим составом Красной армии“, утвержденного постановлением ЦИК и СНК СССР от 22 сентября 1935 года, — старший следователь ОКР „Смерш“ БелВО лейтенант Абрамов Федор Александрович… (далее следуют установочные данные. — А. К. ).

Зачисляется на учет по Ленинградскому Облвоенкомату. Аттестуется отлично.

Увольняется для завершения высшего образования».

22 октября 1945 года увольнение Ф. Абрамова из органов военной контрразведки подтверждено приказом начальника Главного управления контрразведки «Смерш» генерал-полковника Абакумова.

Так закончилась карьера Абрамова — контрразведчика. Начинался долгий, плодотворный путь писателя, принесший ему мировую славу, а нам, его землякам, невольное чувство почти родственной связи с абрамовскими героями и сопричастности с подвигом, совершенным этим поколением.

6 августа 2002 года сотрудники Регионального управления побывали на родине писателя в д. Веркола, поклонились его могиле и передали пакет с документами из личного дела сотрудника ОК «Смерш» Абрамова музею его имени. Среди документов: партийные и комсомольские характеристики, автобиография, личная корреспонденция, документ «Обстоятельства моих ранений», документы, связанные с восстановлением Абрамова на учебу в Ленинградском госуниверситете, выписки из приказов об увольнении Абрамова из ОКР «Смерш» Беломорского военного округа. Копии документов были вручены вдове писателя Людмиле Владимировне Крутиковой-Абрамовой. Акция стала одним из заметных событий культурной жизни области в 2002 году, привлекла к себе большой интерес центральной и региональной прессы. Впервые в распоряжении общественности, любителей и исследователей творчества писателя оказались уникальные документы — свидетели военной поры, открывающие завесу над малоизвестным периодом в жизни нашего великого земляка.

А. Б. Кононов

Мы были поначалу с Федей Абрамовым всего лишь «однокашники»: в 1938 году вместе поступали на филологический факультет Ленинградского университета, на русское отделение. Но учились в разных группах, групп было много — восемь, и, конечно, не все сразу узнали друг друга. Встречались мы только на общекурсовых лекциях в большом зале — слушали, например, всем потоком курс А. С. Орлова по древнерусской литературе, П. Н. Беркова и Г. А. Гуковского — литературе XVIII века, русский фольклор — М. К. Азадовского, введение в языкознание — А. П. Рифтина и другие.

Незабываемые это все были впечатления. И лица слушавших запоминались лучше всего именно тогда, на лекциях: кто где сидел, как слушал. Вот так я запомнила впервые лицо Феди Абрамова и всю его некрупную, собранную фигуру. Он сидел почти всегда на одних и тех же местах, где-то за первым столом аудитории, и внимание, с каким он слушал лектора, отмечалось особой напряженностью.

Поражались более или менее все, да и было чему: мы были слушателями и учениками блестящей плеяды университетских профессоров, которые, что и говорить, умели ввести в свой храм так, что только сердца бились и рты раскрывались. Но на этом общем фоне потрясенной аудитории Федя меня интересовал тем, что он не просто слушал — он работал. Как видно, он умел и любил работать уже тогда. Лицо его редко теряло выражение мрачноватой сосредоточенности. Темные умные глаза горели внутренним огнем, вспыхивая живым блеском интереса, но чувствовалось, что он был один в этом открываемом им мире, отчужден от всех и погружен в себя…

Теперь это легко понять. Никто из нас даже представить себе не мог, из какого сурового края земли приезжал этот паренек учиться и что он успел пережить по сравнению с нами. Но тогда это было мало кому известно, и непонятная отчужденность немного отпугивала еще очень юных однокурсников. Учился Федя прекрасно — я бы назвала это словом «ответственно», ну, или «особо серьезно»: успевал много читать и как-то по-своему обдумывать прочитанное. Конечно, он вошел сразу и в общественную жизнь университета, и здесь он был, при всей своей скромности, как-то неуловимо весомее, авторитетнее нас. Все же он нас очень интересовал, и мы не раз делали попытку сойтись с ним поближе.