Владимир Афиногенов - Конец черного темника

— Кони готовы, великий княже, накормлены и подковы подправлены. С Богом!

Как только свернули на правый берег Прони и уже до Рясского поля оставалось каких-нибудь вёрст десять, Пересвет, обернувшись к Дмитрию и Бренку, сказал:

— Это вот место, князья, Половецким полем зовётся. Ещё до Орды сюда с огнём и стрелами половцы приходили, ещё до Калки, ещё до великого княжения Олега и Ольги... Как давно это было — посудите сами: тут когда-то две речки текли Всерда и Валеда — их уже нет, высохли, вот только осталась Проня, а чуть ниже впадает в неё река Ранова, берега которой лесисты и сильно болотисты. А по другую сторону реки Хупта и Ряса. И, как пояс на теле человека, сжимают эти реки Рясское поле... Сами увидите: удобно это поле для битвы, ордынцам в клещи его не взять, реки не дадут и болота, и не обойти им русское войско...

— Ладно, — задумчиво произнёс Дмитрий, глядя рассеянно на высокие берега Прони с глубоко нависшими надо льдом козырьками сугробов, отливающих в тусклых лучах солнца синевой булатной стали. Потом резко повернулся к монаху и укоризненно, как показалось Пересвету, промолвил: — Хвалишь поле, а забыл, Александр, о трёх ордынских перелазах: Березовом, Урусовой и Мураевне.

Пересвет быстро взглянул на великого князя, и восхищением вспыхнули его глаза: «Не прост... Будет достоин славы своего великого предка Александра Невского. Тот ведь немецкую свинью ломал тоже не с бухты-барахты... Осмотрителен был, сам выбирал удобные для битвы позиции».

— Нет, не забыл, княже, хотел сказать о них по приезде на Рясское поле и там бы показал их. А это хорошо, что ты сам о них помнишь... Значит, не только внимаешь словам преподобных монахов, а пользуешься сведениями ратных людей. Это похвально. Перелазы опасны, если их оставить без присмотра, а ещё хуже, коли не знать о них... Конница Мамая через них утечёт, как песок в змеиную нору, а потом нанесёт ядовитый удар...

Попалась деревянная часовенка — голубец — могильный памятник, стоящий обочь дороги, видно заброшенный давно: брёвна почернели, крыша покосилась, крест на ней тоже. А ниже под козырьком была прибита дубовая икона Божьей Матери.

Пересвет велел остановиться. Вылез из саней, взял в руки яблоневый посох и, приблизившись к часовенке, перекрестился:

— Старый голубец, кто под тобою — стар аль молодец?.. Праведен ли?.. А если в грехе утопавший, прощаю тебя, сын дажбожьего внука. А у тебя, Мать-Богородица, прошу ниспослания удачи в нашем великом деле. И взываю к тебе, небо над широким Рясским полем, и прошу тоже об этом, — Пересвет скосил глаза на Дмитрия. Тот сидел в санях неподвижно. Думал.

В мыслях своих Дмитрий унёсся далеко от этих мест, к белокаменной Москве. Что поделывает сейчас его Дуня?.. Как там сынок Василий?.. Не балует? А что предпринимает воевода Боброк-Волынец для будущей битвы?.. Разослал ли гонцов во все края Руси, как и было с ним условлено? И лихо ли всё содеял?.. Должно быть, лихо, на воеводу надёжа, как на самого себя. Мудрый, многоопытный муж и в делах, касаемо государства, и в ратных. Ведь он, Дмитрий, теперь великий московский князь, и возрос-то под его доброй опекой и даже преуспел кое в чём своего учителя. Сам Боброк сказал Дмитрию Ивановичу после Вожи: «Содеял ты мужество своё в этой битве, великий князь, такое, что и мне, старому воину, и другим хватило бы с избытком». Конечно, преувеличивал Волынец, а слушать эти слова было приятно. Первая его великокняжеская победа! Но последуют ли за нею другие?..

Дмитрий поднял голову, увидел, что Пересвет кончил молитву, и уже направился к саням, твёрдо вбивая в подмороженный снег яблоневый посох с двумя рогульками на верхнем конце. Подойдя, он бережно положил его возле ног Дмитрия, взял вожжи, хлестнул ими по крупам лошадей, и они сразу взяли рысью.

На поле приехали, когда в лесу заходили тени, небо посерело и на нём проглянул неживой, прозрачный, полувоздушный месяц. Глянув на только что вспыхнувшую первую звезду, как раз усевшуюся на верхушке высокой стройной разлапистой ели, Пересвет довольно проговорил:

— Вот и хорошо, что ночь безветренная будет... Скоро месяц начнёт оживать, и Стожары появятся. Но чую, волки должны быть где-то близко, ишь как сороки суетятся...

— Отче, — сказал Бренк. — А помнишь, что сказал нам чернобородый лесоруб?.. Мол, за Окой их опасаться нечего — сытые ходят.

— Так-то оно так, Михайло Андреевич, да по всему видать, не проходила на этот раз по Рясскому полю основная Мамаева сила, — лишь кое-где домишки смердов порушены, а не целые деревни и сёла, здесь дело рук только разъездов, а Мамайка, значит, сильно на север взял, к Волге. Спешил лютый зверь в свою берлогу раны зализать... Ведь сам знаешь, Михайло Андреевич, когда ордынцы идут грабить, то они на сотню вёрст в ширину прочёсывают местность, словно частым гребнем. А тут кучно бежали. Торопились.