Владимир Афиногенов - Конец черного темника

— Ладно, ладно, — поспешно сказал Дмитрий, покосившись на Пересвета, — вы тут поставлены не молитвы учить, а глазами и ушами Московского княжества быть и за всякую весть, далёкую от истины, головой отвечать.

— Знамо, князь...

— Ну добре. А теперь подойди ко мне, Андрей Попов, обниму тебя, почитай, с самого Покрова не виделись, да рассказывай, что на границе Дикого поля деется...

— Княже, — начал Андрей Попов, — как ушёл со своим войском Мамай за Рязань, спалив её снова дотла, вернулся из мещёрских болот Олег Иванович и зачал опять Рязань отстраивать: но каменные дома, у коих крыши обгорели, а сами остались целыми, разбирают, и камни возят за двадцать вёрст от Рязани, — и уж стали стены класть из них да глинобитные печи ставить в том месте, которое Солотчей прозывается. Уж не каменный ли кремль рязанский князь строить задумал по примеру нашего?.. Пока слухи это, потому и в Москву ничего не писал.

— Что там Олег задумал насчёт каменных стен — его дело...

— А не скажи, Дмитрий Иванович, — прервал великого князя старший сторожи, — тут одна вроде малость, а есть... Олег Иванович, как тебе ведомо, княже, не раз Москву хулил, доносили, и ты знаешь об этом, что будто даже грозился на тебя за то, что Москва его оборонять не хочет и что-де будто бы он келарь у твоего амбара... А раз так, то намерен он заодно с ворами, то есть с ордынцами добром поживиться... А почему в таком разе Олег Иванович начал каменную стену возводить на высоком берегу Старицы, что впадает в Оку, со стороны Москвы?..

— Вот об этом узнать надобно, — призадумавшись, ответствовал Дмитрий-князь, — и насчёт слухов про союз с ордынцами всё проверить... А посему посылай Карпа Олексина не с нами, а в Рязань, и пусть он возьмёт из моей свиты Игнатия Стыря, которого ты знаешь хорошо... Да прихватите вот этого молодого человека, который уже в пути проявил себя, — Дмитрий кинул взгляд на Якова, а потом на задушенного волка.

— Добре, — с улыбкой взглянул Попов на засмущавшегося Якова.

— Вести от них мы будем ждать на Рясском поле, — заключил московский князь.

— Будет сделано, Дмитрий Иванович. Не впервой Олексину секретные вести добывать... И на сей раз, дай Бог, тоже добудут... А теперь ещё вот что, княже: объявились в наших местах ордынцы, думали, не разведчики ли Мамаевы?.. И с ними видели русского, верхом на медведе, как и медведь, заросшего волосьями рыжими, взгляд, как у чародея, вроде как не в себе... Да узнал от верных людей — ватажники это, и главный у них — бывший темник Булат, что растерял свою тьму на Воже и, боясь гнева Мамая, остался в скопинских лесах с сотней не добитых тобою, княже, ордынцев и занялся разбоем.

Доселе молчавший Пересвет заговорил:

— Слышал я от одного монаха из Рясска об этих разбойниках и о двух вертепах, что по соседству находились возле Лихарёвского городища: атаманами были у русских — Коса, у ордынцев — темник Булат. Жили мирно, а потом ордынцы побили Косу и его людей, а навёл на русских Булата тот, которого видели верхом на медведе.

— Обычное дело: живут рядом, ссорятся и убивают друг друга... Не токмо у князей эти обычаи, вон и разбойники их переняли. Обидно, что кровавое дело уже обычаем стало, — сказал Дмитрий, будто для себя, ни на кого не глядя.

— Объявились ватажники месяца два назад, а потом будто сгинули, — обратился к великому князю Андрей Попов. — Но Булат в стане Бегича не темником был, а всего лишь тысячником. Я людей своих посылал выведать место их обиталища, чтобы окружить и уничтожить. Только мои разведчики остатки костров обнаружили да землянки пустые: будто бы пошёл Булат со своими людьми на север... Сейчас ведь, княже, твоей милостью почти у каждой речушки, у каждого земляного или древесного заслона сторожи поставлены, тяжело уже разбойникам ватажить, а может быть, ордынский вертеп уже твои ратники порешили...

Не будем гадать. А если кому попадётся этот бывший тысячник Булат — привезите его мне живым в Москву: допросить хочу, а там видно будет, что с ним сделать потом... Вон с самым злейшим врагом мурзой Караханом, которого я на Воже чуть-чуть не порешил, вместе в бане парились... — и князь захохотал, пронзительно щуря свои тёмные глаза. — Ей-Богу, не вру. Пересвет с Бренком подтвердят.

Все, кто находился в дубовой башне, поняли шутку великого князя, вернее, не саму шутку, а скрытую в ней силу, и засмеялись громко.

— Спасибо за хлеб-соль, Андрей сын Семёнов, — оборвал смех Дмитрий Иванович. — Зрил я на твою сторожу из бойницы башни, ладно крепость устроена и в хорошем состоянии содержится. Спасибо, Попов, а теперь пора и ехать...