Владимир Афиногенов - Конец черного темника

Лишь подъезжая к Москве, Боброк взял слово с Пересвета не говорить с Дмитрием Ивановичем о Ефиме Дубке и о том, как он «наградил» каменотёсов, выложивших потайной ход в кремлёвской стене...

Как только лёг снег и подморозило, выехали в дорогу на трёх санях. Первые были гружены глиняными расписными горшками, а под ними лежали, забросанные соломой, боевые доспехи: шлемы, топоры, шестопёры, мечи, кистени, луки, колчаны со стрелами.

Стояло несколько корчаг с вином и мёдом, хлебы. На двух других санях разместились люди в длинных иноческих ризах, в чёрных камилавках, клобуках, но под широкими дерюжными рубахами надеты панцири и пояса, на которых висели ножи.

Выехали ночью, чтоб не видел никто, через Константиново-Еленинские ворота. Москва спала в зимней тиши. Только снег скрипел под полозьями саней. Завернувшись в тулупы, которыми обычно укрываются в пути смерды, дремали во вторых санях князь Дмитрий Иванович и Михаил Бренк, в таких же иноческих одеждах, как и остальные.

Рядом с ними сидели Александр Пересвет и Яков Ослябя, без бороды, широкоплечий и скуластый. Он держал в красных широких ладонях вожжи и правил лошадью.

— Рукавицы-то надень, — сказал Пересвет, сказал тихо, чтоб не потревожить дремотное предутреннее состояние князей.

— Мне и так жарко, — заулыбался во весь рот Яков, показывая белые крепкие зубы.

На третьих санях обязанности возницы исполнял дружинник Игнатий Стырь, весёлый, лихой парень, в его глазах так и прыгали лукавые бисеринки. Ещё четверо «монахов» — все дюжие молодцы, испытанные в битвах, сражавшиеся на поле брани бок о бок со своим князем Дмитрием и каждый стоивший десятка воинов, — лежали вповалку и дружно беззаботно храпели.

В передке у ног Игнатия стояла закутанная в длинные холсты посуда, решета с отборным овсом и ячменём для лошадей, и под ними тоже находилось оружие.

Оружие взяли на всякий случай: духовные люди были всегда почитаемыми на Руси, их не трогали не только простые смерды, но и ордынцы и даже разбойники, а бедных монахов и подавно, — что с них возьмёшь?.. Глиняные горшки разве, которые они возят на продажу. «А мало ли что?..» — рассудили Боброк и Пересвет, сбирая в дорогу князя Дмитрия и его неразлучного товарища Михаила Бренка. И для пущей безопасности снарядили в санный обоз кроме Якова верных дружинников великого князя...

В сани запрягли лошадей, которых выбирал сам Боброк с собственной конюшни. Сменные, бежавшие сбоку, были Владимира Серпуховского.

Как только миновали последние разбросанные в беспорядке на окраине Москвы низкие избы ремесленников, сразу же углубились в сосновый лес. Дорогу уже успели прикатать. Лошади бежали резво, и из-под их копыт весело летела в лицо Якову снежная пудра.

— Дядя Александр, а вправду люди говорят, что сам великий князь одноглазого Бегича зарубил на Воже: развалил мурзу на две половины, а уж когда меч седло разрубил и в круп лошади вошёл, тогда и сломался? — тихо спросил Яков Пересвета, поглядывая на спящего Дмитрия Ивановича.

— Ну раз люди говорят, значит, вправду. А ты сам об этом у него спроси.

— Что ты?! Боязно... — искренне удивился Яков.

— Чего испугался? — открыл глаза Дмитрий. — Вот отче говорит, медведя ножом валишь...

— Да я... Так. Ничего... — засмущался Яков, но, увидев на губах великого князя улыбку, приободрился. — Дак ведь то медведь, княже, чего же его бояться?!

— Вот те раз... Ну уж коль любопытен, отвечу: одноглазого Бегича не я зарубил, а Даниил Пронский, только он его не развалил, а голову ему ссек. Ловок в бою, а конь под ним словно вьюн: крутится, топчет врагов копытами. Я уж после битвы говорю Даниилу: «Продай коня». — «Нет, — отвечает, — княже, не продам, а подарить могу». Да я не принял такого подарка: видел, что для него этот конь значит... Великое ему спасибо за то, что стоял со мной рядом на Воже, крепко стоял, не дрогнул!..

Выехали из леса, и открылось поле. Вдалеке уже стало светлеть — время к рассвету близилось. Дорога начала взбираться всё выше, и, когда лошади вынесли на высокий холм, справа внизу увиделся большущий овраг, заросший густым орешником, маленькими соснами и молодыми дубками, запушёнными снегом.

Кони вдруг заржали, рванулись влево от дороги, захрапели, сменные натянули постромки, коими были привязаны сбоку саней, и Игнатий Стырь закричал, дёргая вожжами и правя свои сани так, чтобы они закрыли княжеские со стороны оврага:

— Волки!

Среди кустарников и сосенок замелькали зелёные огоньки глаз хищников. Дружинники на санях Игнатия вытянули из-под решет с овсом и ячменём саадаки.