Владимир Афиногенов - Конец черного темника

Боевой строй русских был таков: три полка в глубину — Передовой, в котором находился сам московский князь, братья князья литовские — Дмитрий и Андрей Ольгердовичи; Большой во главе с князем смоленским, а воеводами при нём — Тимофей Вельяминов, Дмитрий Минин и Аким Шуба; Сторожевой князя Оболенского, при котором воеводами были Михайла Челядин и царевич Черкиз — Секиз-бей.

Фланги же Дмитрий Иванович усилил конными полками Правой и Левой руки. Полк Правой руки, которым руководили князья Андрей Ростовский и Андрей Стародубский с воеводой Грунком, расположился у крутых берегов реки Нижний Дубик. У реки Смолки — полк Левой руки во главе с Фёдором и Иваном Белозерскими. Воеводами у них были боярин Лев Морозов и новгородский посадник Иван Волосатый.

За левым флангом в Зелёной Дубраве московский князь тайно расположил Засадный полк. Его возглавили искуснейший воевода Дмитрий Боброк и князь Владимир Серпуховской.

Затем на виду у всего войска Дмитрий Иванович снял свои золочёные доспехи, обрядил в них своего друга Михаила Бренка и велел во время битвы возить за ним великокняжеское знамя. Сам же надел боевые доспехи простого воина и встал в Передовой полк, сказав при этом:

— Братья, так знайте же! У храбрых есть только бессмертие, смерти у храбрых нет!

По поводу переодевания Дмитрия Ивановича у историков много толкований, но одно из них бесспорно: случись гибель великого князя на виду у всех, она бы отразилась на боевом духе ратников. На это, собственно, и рассчитывал Мамай, посылая на всадника в золочёных доспехах и красном плаще, над которым реял великокняжеский стяг, своего племянника Тулук-бека с сотней отборной конной гвардии. И когда с Красного холма он увидел, что подрублено великокняжеское знамя, решил, что Дмитрий убит, и русские сейчас в панике побегут. Но русские и не думали бежать. Ведь каждый воин знал, что великий князь в доспехах простого ратника и, даже если на поле останется хоть с десяток бойцов, не исключена возможность что в их рядах рубится великий московский князь...

Но всё это будет завтра.

А сегодня вечером у Прощенина колодца, у которого на ветках склонённых ив в знак доброй памяти висят сейчас красные косынки, а на дне его поблескивают монетки, ратники переодевались в чистые рубахи, ополаскивая родниковой водой лицо и грудь. И уходя, целовались, прощаясь перед завтрашним боем.

Григорий Холопищев, цепляя меч на бедро, говорил Якову Ослябе:

— Ты, Яков, ещё в бою не был, а мне приходилось... Ордынец силён, когда издалека воюет, стрелой или арканом... А его надо брать топором или ослопом. Ты видишь, как Дмитрий Иванович полки расставил: кругом реки и овраги, пятиться нам некуда, а ордынцу на коне тоже не развернуться. Так что в ближнем бою и будем биться...

Якову хотелось сказать этому простодушному сильному парню, что поле это как раз они и выбирали с Дмитрием Ивановичем, но передумал: после поездки зимой на Рясское и Куликово поля Яков заметно повзрослел и возмужал. Он лишь спросил с улыбкой:

— Значит, должны победить?

— А то как же! Должны, — простодушно ответил Григорий. — А иначе — нельзя!

Завтра после боя Яков умрёт от тяжёлых ран на руках своего отца Родиона, а в бою, весь утыканный стрелами, будет держаться до конца и не выронит из рук знамя полка Правой руки.

Уже давно вечерняя заря потухла. И князь Дмитрий Иванович вместе с Боброком выехал на Куликово поле. Стали они посреди двух войск и повернулись к ордынскому. Услыхали стук и клич, словно на торг собирались ордынцы или строили что-то. И вот за Зелёной дубравой завыли волки, закаркали за Доном вороны, забили крыльями по воде Непрядвы гуси и лебеди, будто возвещая грозу.

— Слышишь это? — спросил Боброк.

— Да, брат, великая гроза, — ответил великий князь.

— А теперь обратись, княже, в сторону нашего войска.

Великий князь удивился необычной тишине:

— Вижу многие огни, как будто зори соединяются.

— Это доброе предвещение, великий князь, — изрёк Волынец.

Боброк приник правым ухом к земле и полежал так долгое время, встал и поник головой. Великий князь спросил его:

— Что это значит, брат?

Тот не хотел говорить. Дмитрий Иванович долго принуждал его, наконец Боброк ответил:

— Одна примета тебе к добру, другая не к пользе. Слышал я, как плачет земля на две стороны, как некая женщина-вдовица, а другая, как некая девица, точно свирель, проплакала. Жду победы над погаными, но и много наших погибнет.