Владимир Афиногенов - Конец черного темника

— Ничего, ребятушки... В ратную бытность свою мы — ого-го! — славно сражались. Не опозорьтесь, заверните салазки Мамайке, шакалу степному...

Князь Дмитрий Иванович оторвал от груди жену Евдокию, снял с руки перчатку, вытер ладонью с её щёк слёзы и сказал ласково:

— Ну будет, а то ты мне всю кольчугу промочишь, заржавеют кольца, потом не сниму... — пошутил.

— Митя, родной! — и опять всхлипывания.

Наконец-то совладала с собой, подвела девятилетнего Василия и шестилетнего Юрия.

— Поцелуемся, сыновья, — Дмитрий Иванович обнял любимого Василия, потом Юрия. — Ты, мать, береги их. — И кинул своё уже начавшее грузнеть тело в седло. Конь под ним напрягся, заперебирал ногами. Дмитрий Иванович наклонился к великой княгине и произнёс на прощание:

— Бог нам заступник!

Повернул лицо к соборному Успенскому храму, где недавно молился, припадая устами к раке святого Петра и усердно прося у него помощи, и перекрестился. Легонько сжал стременами бока коня, и тот понёс князя с Архангельской площади к Фроловским воротам, где ожидал его полк численностью в пятьдесят тысяч верховых.

Тут же бросились в глаза Дмитрию Ивановичу — и по одежде, и по степенным манерам, и по подстриженным бородам — десять сурожских купцов, назначенных им в войско «поведания ради», чтоб донесли как истинные путешественники до дальних краёв и стран вести о великой битве с Ордой: первый — Василий Капица, второй — Сидор Олферев, третий — Константин Волк, четвёртый — Кузьма Ковыря, пятый — Семён Антонов, шестой — Михаил Саларев, седьмой — Тимофей Васяков, восьмой — Дмитрий Чёрный, девятый — Иван Шых, десятый — Дмитрий Сараев.

Они наблюдали, и великокняжеский полк с оружием, облачённый в доспехи, блистающие на солнце, тоже взирал, как приближается к ним в алом плаще, с тёмной окладистой бородой и большими умными глазами, в полном расцвете сил своих всадник — великий князь. И Дмитрий Иванович отметил горделивую осанку ратников, их великолепное снаряжение — кольчатые железные брони и стальные панцири из блях, шлемы с остроконечными шишаками, окрашенные в красный цвет щиты и колчаны со стрелами, тугие луки, кривые булатные сабли и прямые мечи. Над рядами конных воинов развевались стяги на высоких древках, а поднятые кверху острия копий имели подобие целого леса.

Дмитрий остановил коня и громко сказал:

— Братья мои, не пощадим живота своего за веру христианскую, за землю Русскую!

— Готовы сложить свои головы за веру Христову и за тебя, Государь, великий князь! — восторженно ответили ему из рядов.

Выходили из Кремля через трое ворот: Фроловские, Никольские и Константиново-Еленинские. И на Дон шли тремя дорогами, так как не могли идти вместе, тесно войску было.

Иван и Фёдор Белозерские, оба широкоплечие, плотные, с русыми бородами, повели свои полки Болвановской дорогой, Дмитриево войско пошло на Котлы, а Владимир Серпуховской двинул своих ратников на Брашев. Среди них находились новгородцы.

Пятнадцатого августа войска достигли Коломны и соединились.

На другой день поутру на Девичьем поле провёл Дмитрий Иванович смотр всему русскому воинству и урядил каждому полку воеводу.

Потом ратники расположились со своими обозами на обед возле сада Панфилова, и у каждого в ушах ещё долго звучали слова великого князя, обращённые ко всем русским: и князьям, и боярам, и младшим людям — ко всему русскому воинству.

— Братья мои, все князья русские и воеводы. Предки наши заповедали нам хранить землю Русскую и православную веру, и кто постраждет за них, во веки будет славен. И я вместе с вами хочу крепко пострадать и, если надо, смерть принять.

Поспешим же, братья, против безбожной Орды, а если придётся нам смерть принять, то помнить должны, что все мы смертны, а земля наша вечна... Крепитесь и мужайтесь, и пусть старый в бою помолодеет, а молодой добудет честь.

Напомнил Дмитрий Иванович об обидах, которые на протяжении полутора веков наносила русским людям Орда, и о пролитой крови, о слезах жён, матерей, об испуганных детских глазах напомнил, и каждый воин, стоящий под знамёнами и стягами, кои колыхал ветер, думал думу свою, а дума о том, что теперь настал день и пришёл час, и мыслить о себе нельзя, а о земле, всей Русской земле надобно, и доля сегодня у всех одна.

С этими мыслями Игнатий Стырь спустился к реке, лёг на крутом окском берегу, закинув за голову руки, и устремил взгляд в голубое небо с редкими облаками.

«Неужели это небо останется и тогда, когда не будет меня?!» — с горечью подумал Игнатий и стал следить за одним облаком, которое быстро меняло свои очертания.