Юрий Давыдов - Волонтер свободы (сборник)

— Идите за мной! Идите за мной! Не бойтесь! — кричал он, ободряя не столько своих друзей, сколь самого себя.

Эдок ринулся следом за Каду. Вместе мыкали горе в океане, вместе… Будь что будет! А за Эдоком устремились еще несколько туземцев.

Вот уж они на палубе. Рябит в глазах от множества диковинных вещей, нарядов, лиц. И вот этот, что стоит впереди всех, в красивой одежде с кружочками, блестящими, как золотая чешуя, этот, наверное, тамон, вождь большой лодки. Он тычет себя в грудь и говорит:

— Ко-це-бу.

И, еле ворочая непослушным языком, Каду повторяет:

— То-та-бу… Тотабу…

Тамон смеется:

— Тотабу так Тотабу.

И островитяне, улыбаясь, притопывая, тянут хором:

— То-о-о-та-а — абу-у-у…

А Шишмарев хохочет:

— Как ребяты у дьячка: а-аз, бу-у-уки… — Он тоже стучит себя в грудь увесистым волосатым кулаком: — Шишмарев. — Обернувшись к матросу Прижимову, подмигивает: — Нипочем не выговорят.

Опять первым вторит Каду:

— Ти-ма-ро.

Шишмарев обескуражен:

— Чего? Чего? Какой еще, брат, Тимаро?

Но уж дело сделано — островитяне выпевают:

— Тимаро-о-о…

— Ладно, — покоряется Шишмарев. — А вот валяйте-ка господина натуралиста. — Он взял под руку Адальберта Шамиссо: — Шамиссо. Нуте-с, Шами-ссо.

— Тамиссо! Тамиссо! Тамиссо!

— Ишь, — завистливо вздохнул Шишмарев, — получилось.

На берегу ждали моряков огромные венки из белых, похожих на лилии, душистых цветов, и Тамиссо, он же Шамиссо, шепнул капитану, что о таких, мол, лилиях не мечтали и Бурбоны.

Каду не отходил от тамона эллип-оа. Отто Евстафьевич распорядился пускать его на корабль беспрепятственно. Матросы свели с ним дружбу. Объяснялись они с Каду не поймешь как, почему-то нарочно коверкая слова и жестикулируя, будто глухонемые. Что же до самого капитана, то наш аккуратист записывал в книжечку туземные речения, выставляя против каждого перевод на русский и немецкий.

Каду держался капитана, как рыбка-лоцман держится акулы, Шамиссо и Эшшольц привязались к старому Тигедиену.

Уразумев желание натуралистов, вождь аурцев произнес:

— Эрико!

Это было нечто вроде "гм" или "ого". Междометия на любом языке обладают множеством смысловых оттенков. "Эрико!" — произнес Тигедиен с удивлением и даже, как показалось Шамиссо и Эшшольцу, с некоторым горделивым удовольствием.

Да и как было не удивиться, удовольствия не чувствовать, если сыны Севера не сведущи в поистине простых вещах? Ха, они просят рассказать им, как и что делают из пальмы. Любой несмышленыш на Ауре знает больше этих молодых людей, один из которых хоть и имеет две пары глаз, однако, сдается, не далече видит.

Ну хорошо, думал старый Тигедиен, сидя в хижине с медиком из Дерпта и Адальбертом Шамиссо, потомком знатного рода Франции, бывшим пажем прусской королевы и студентом Берлинского университета, ну хорошо, думал вождь, не следует все же потешаться над их невежеством, а следует все рассказать, ибо, вернувшись на свой остров, они будут полезны другим людям, которые тоже, наверное, не знают, что можно сделать из пальмы. Бедняги, и как только они обходятся без пальмы?.. Тут, однако, пришло старику в голову, что дети Севера все же обходятся без пальмы, и, кажется, неплохо обходятся, если у них есть такая эллип-оа, такие красивые одежды и пропасть мудреных вещей… Но разрешить загадку Тигедиен не успел: гости его поднялись. И Тигедиен заключил так: он — вождь, а вожди всегда должны поучать.

На дворе женщины жарили рыбу, просоленную в морской воде. Костры горели, как маленькие полдни — прозрачно и жарко, а полдень — как один большой костер.

— Послушай, — вспомнил Шамиссо. — Огонь!

— Не лучше ль потом? — заколебался Эшшольц.

Но Шамиссо уже остановил Тигедиена и, показывая на огонь, вопросительно вскинул брови. Старик решил, что белолицые хотят есть. Нет, нет, запротестовал Шамиссо. Он дул на руки, всплескивал ладонями, кивал на огонь.

Тигедиен засмеялся, обнажая беззубые десны.

— Ронго! Ронго! — позвал старик одного из тех любопытных, что следовали за ними издали.

Рослый островитянин, статный и мускулистый, как все аурцы, подбежал к Тигедиену. Старшина что-то сказал ему, тот повел плечом, словно бы отвечая: "Только-то и всего?"

Ронго отломил от куста толстый сук, расщепил острым камнем. В одной половинке осталось углубление, крохотное "корытце". Ронго наполнил его трухой. Кто-то из туземцев подбросил к ногам Ронго пучок кокосового волокна. Ронго, подобрав вторую половину сука, стал водить концом палочки по "корытцу" с трухой. Плавные движения его все убыстрялись. Спина, шея, руки заблестели каплями лота, мускулы на руках и груди задрожали быстрой, мелкой дрожью.