Хорхе Ливрага - Алхимик. По следам Джордано Бруно

Его слуха едва коснулся голос де Венти:

— Все иллюзия; только Бог реален…

Напряжение во взгляде ученика постепенно спало, черты лица смягчились, и, обернувшись, он с улыбкой сказал:

— Спасибо! Мы иногда забываем то единственное, чего нельзя забывать… Я тоже был на Востоке…

— А что нам остается? Здесь все в руинах, начиная с умов…

— Мое сердце точно в руинах… Мы увидим его завтра?

В руке де Венти сверкнули искусно сделанные золотые часы, и он ответил:

— Завтра уже наступило; через три часа пропоет петух.

— Время приношений Абраксасу…

Они замолчали, и рассвет застал их над грудой бумажных свитков и под тяжким грузом забот.

В тяжелую дверь постучали; открываясь, она издала глухой крик, и в комнату вошли несколько учеников, переодетых лодочниками и торговцами; они почтительно приветствовали обоих философов. Один из учеников представился наставником из неоплатонической ложи, преподавателем математики, — именно он устроил встречу Джордано с любимыми учениками.

В утренний час на Большом канале было полным-полно гондол и разнообразных торговых лодок. Ученики разместились в полудюжине гондол; одна из них выглядела весьма богато — на ней расположились Пабло Симон и де Венти, выдававшие себя за высокопоставленных генералов из армии Папской области и соответственно одетые. Особый, международный статус избавлял их от многих трудностей.

После подробнейших обсуждений план был выверен до мельчайших деталей и одобрен, и два часа спустя из разных точек столицы началось движение; местом встречи должен был стать Большой канал.

Сдержанное великолепие лодки Пабло Симона и де Венти очаровывало глаз, но не привлекало слишком много внимания. Сквозь ее занавеси просвечивали фамильные цвета и гербы пассажиров, достойных и благородных. Некоторые чиновники и дворяне второй категории одаривали их поклонами и льстивыми приветствиями, на что де Венти, не переставая улыбаться, проговорил сквозь зубы:

— Вот видишь, брат! Обыватели делятся на две фракции: на тех, кто силой подчиняет других, и тех, кто ищет силы через покорность.

Его спутник собирался было ответить, но гондола вышла в Большой канал, у начала которого виднелся Дворец дожей. На отрезке в один километр канал бороздили не менее пятисот лодок, а площадь Святого Марка вздымала в небо зеленовато-желтые и красные флажки, напоминавшие отрубленные головы.

Лодки братства с помощью ловких маневров медленно окружили гондолу так скрытно, что двое философов обнаружили это только тогда, когда узнали кое-кого из пассажиров и членов экипажа.

Венецианские дворяне, совершенно потерявшие рассудок от преступлений, пиратства, сластолюбия и страха, выставляли друг перед другом свои наряды, словно павлины. Только благодаря натренированной воле Пабло Симону удавалось скрывать нетерпение, что делало его внешность суровой; но его спутник, привыкший к дворцовой жизни и дипломатии, казался жизнерадостным и словоохотливым со всеми, приободряя своих друзей и сбивая с толку шпионов, которые, возможно, были расставлены возле дворца.

Неподалеку от дворца гондола отделилась от группы и направилась к небольшому причалу, расположенному у одного из крыльев огромного здания. Тут их догнала черная лодка, и шестеро агентов инквизиции, сойдя с нее, преградили философам путь.

Пабло Симон наклонился к де Венти и прошептал:

— Мы погибли! Кто-то донес… Мы больше не увидим Учителя!

— Спокойно! Это свои, братья из венецианской ложи специально так переоделись.

В сопровождении лжестражников с бронзовыми секирами они вошли в маленькую дверь подводной тюрьмы. Прошли через комнату привратника и стали спускаться по винтовой лестнице, ступени и пролеты которой были влажными, и казалось, что камни, более мягкие, чем человеческие сердца, плачут при виде боли вокруг. Посвященных сопровождали двое переодетых братьев, пятеро членов инквизиции и начальник тюрьмы, бывший пират из Коста-де-Оро.

Факелы освещали лестницу, будто уходившую в преисподнюю, а из-за гигантских крыс, зловонных и больных, мягкие розоватые блики на отполированных стенах приобретали гротескную форму. Потолок становился все ниже, через него сочилась склизкая вода, но начальник тюрьмы без умолку расхваливал здание, его охрану и те изысканные ужасы, которые выпадали на долю запертых здесь еретиков и богохульников.

Граф де Венти улыбался в ответ и соглашался со всеми словами, но если бы наемник внимательнее вгляделся в его лицо, он бы, возможно, заметил «что-то внутри», что было таким же острым, как меч, и таким же страшным, как улыбка тигра.