Михаил Бродский - Сабанеев мост

И так далее.

По утрам на пароходе начиналась обычная жизнь театральных кулис. В кают-компании первого класса, то есть на носу, шли репетиции. Музыканты настраивали инструменты, нестройные звуки стлались над речной гладью, рождая предвкушение праздника. В середине дня на стоянках в прибрежных городах играли спектакль для детей, вечерним спектаклем для взрослых день заканчивался.

Для меня, маленького мальчика, это путешествие было открытием огромности мира. Суета и шум приволжских городов сменялись величавым спокойствием речных просторов и пустынных берегов. Поздним вечером мы проходили мимо Жигулевских невысоких гор, скорее холмов, освещаемых неясным светом полной луны, а утром нас встречал гигантский сталинский черноусый профиль, выведенный углем на высоком известняковом откосе. Однажды в жаркий полдень капитан устроил нам маленький праздник: пароход встал на якорь против песчаного пляжа на левом, низком берегу, и мы купались в Волге, которая в те годы еще не пропахла нефтью.

Все были счастливы, особенно дети. Эпизоды, нарушавшие однообразное течение жизни в ограниченном пароходном пространстве, запоминались. Однажды и я стал невольным героем происшествия, к счастью комического. Непременный участник наших детских игр, симпатичный плюшевый медвежонок, на полном пароходном ходу упал в воду. Леля истошным голосом завопила: «Мишка за бортом!» В этот момент по странному стечению обстоятельств пароход дал длинный гудок, и на палубу в панике с безумными глазами выскочил Бурлаков, решивший, что я свалился в воду. Потом все долго смеялись, поддразнивали и детей, и Бурлакова.

Театральный коллектив был невелик, своего рода большая семья, где все дети пользовались общим вниманием и опекой взрослых, которые были относительно молоды. Одним из самых молодых был Зиновий Гердт, недавно демобилизованный и вошедший в состав труппы. Раненный на фронте в ногу, он заметно хромал, но в театре кукол актер играет за ширмой, поэтому хромота ему не мешала. Таким образом, в советском театре, а позднее и в кино, появился второй хромой актер, первым был неподражаемый Осип Абдулов. Гердт называл меня Бэмби, утверждая, что я похож на олененка Бэмби – главного героя популярнейшего диснеевского мультфильма. Сходство с киногероем, хотя и животного происхождения, мне льстило.

С актерами я перезнакомился быстро и пересмотрел все спектакли. Вечерние представления, конечно, детям посещать не рекомендовалось, но для театральных детей запрета не было. Смотреть спектакли можно было из зала, а можно – из-за кулис, то есть из-за ширмы, что позволяло увидеть скрытый от зрителя механизм театрального чуда и было особенно интересно. Мне очень нравился спектакль «Король-олень», где Пава играл две роли: заглавную роль короля Дерамо, романтически приподнятого персонажа, и вершителя судеб волшебника Бригеллы, в которого он удивительным образом по ходу пьесы перевоплощался, меняя голос и интонации. Пава был тонкий, замечательный артист, дарование которого, к сожалению, в театре кукол не могло раскрыться полностью, как говорили его бывшие сослуживцы, считавшие Паву актером мхатовской школы. Став старше, я понял, что кроме прекрасных актерских данных и режиссерских способностей Пава обладал и необыкновенными человеческими качествами и не зря его называли совестью театра. Много лет, несмотря на беспартийность, его избирали председателем профкома, и он считал неудобным для себя получить отдельную квартиру прежде актеров и других сотрудников театра, живших еще хуже, чем мы. При внешней мягкости стержень характера был твердым.

Однажды вечером, после спектакля в Куйбышеве, которому теперь возвращено его историческое имя Самара, мы в кромешной тьме пешком возвращались на пароход. Внезапно разразилась гроза, хлынул ливень. По улицам, спускающимся к реке, неслись потоки воды, изредка освещаемые полыхающими молниями. Мы добрались до пристани, вымокнув до нитки, с головы до пят. Водкой, добытой у соседей, мне растерли ноги и по совету опытных специалистов велели немного выпить. Водку, естественно, я пил впервые в жизни и был горд таким приобщением к взрослому миру. Я почувствовал некоторое тепло, разлившееся по телу, не опьянел, что меня удивило, но решил, что оставаться трезвым неинтересно, и довольно неумело начал изображать человека под хмельком. Взрослые забавлялись.