Михаил Бродский - Сабанеев мост

Прежде чем принять руководство этим проектом, я посоветовался в институте с коллегой, который хорошо знал завод и по отношению ко мне был доброжелателен.

– Видишь ли, – сказал он, – там много интересной работы и прекрасные специалисты, с которыми ты найдешь общий язык. Но не забывай, что для этого завода никогда не будут приобретать импортное оборудование, а это значит, что ты не будешь ездить за границу.

Тут он посмотрел на часы и заторопился. Дело шло к обеду, и мой коллега, хороший инженер, умный, образованный и весьма практический человек, старался в это время зайти с небольшим вопросом к директору, после чего само собой получалось, что обедать они шли вместе. Это был такой способ укрепления личных отношений с начальством, из которого извлекалась небольшая польза, в том числе в виде заграничных командировок, которые по его работе были полезны, но не обязательны.

Он трезво смотрел на вещи. Миасс, где расположен завод, – это город, закрытый в те годы для иностранцев, что делало невозможным ни шеф-монтаж сложных линий и станков, ни их гарантийное обслуживание специалистами иностранных поставщиков. Режим секретности был установлен в середине пятидесятых годов, когда в городе было создано ракетное производство. Конечно, это был секрет Полишинеля; горожане говорили, что о назначениях на производстве они узнают из передач «Голоса Америки».

Город стоит у подножья Ильменского хребта Уральских гор. Он протянулся по долине реки Миасс на много километров, но поперек его можно пройти за полчаса. В прошлые времена этот район был российским Клондайком и был таким важным источником пополнения золотого запаса Российской империи, что однажды его посетил Александр Первый. Императору захотелось попробовать себя в качестве старателя, он надел фартук и тут же поймал фарт – нашел самородок весом три килограмма. Таким образом, необыкновенное везение некоторых наших первых лиц, неожиданно извлекающих на свет божий различные редкости, имеет свою традицию.

Автозавод был создан в Миассе в начале войны на базе эвакуированной части московского ЗИЛа. Строили быстро, наспех, достраивали после войны, а теперь многое надо было реконструировать, перестраивать и строить заново. Начиналось производство нового семейства автомобилей, и, несмотря на то, что поездки за границу служили в нашем обществе мерилом житейского успеха, я решил, что руководство большим проектом более привлекательно, чем смутные перспективы заграничных командировок.

Прошло немного времени, и неожиданно подтвердилась старая истина, говорящая о том, что планировать будущее как повторение настоящего недальновидно. С началом перестройки режим секретности приобрел разумные рамки, и новое оборудование стало возможным импортировать. Неожиданно для себя я стал постоянно ездить за рубеж на переговоры с фирмами, сначала в страны так называемой народной демократии, а затем и на буржуазный Запад. Любопытные впечатления не технического свойства, подходящие под рубрику советской прессы «Их нравы», остались от встречи с руководством крупной американской компании. Мы беседовали в номере гостиницы за низким журнальным столиком, американцы и русские друг против друга. Переговоры шли долго, вице-президенту компании, молодому человеку баскетбольного роста и атлетического сложения сидеть надоело, он встал и прохаживался по комнате. Я задал вопрос, относящийся к его компетенции. Он подошел к своему месту, но не сел, а поставил ногу на столик и, облокотившись на колено, подперев рукой подбородок, стал отвечать мне, глядя сверху вниз. Огромный грубый башмак на толстой подошве оказался прямо под носом президента компании. Президент, немолодой вылощенный джентльмен в идеально завязанном галстуке с голым лакированным черепом, сидевший против меня, заметив ужас, мелькнувший в моих глазах, ответил мне, пожав плечами, взглядом, который можно было истолковать так: ну что с него взять, с техасского парня, мы, американцы, простые ребята.

После долгих поисков и обсуждений мы купили в Швейцарии производственную линию, и для выполнения проекта ее установки необходимо было решить технические вопросы со специалистами фирмы.

Шел пятый год перестройки, но, несмотря на либеральные времена, разрешение на мой выезд в капиталистическую страну следовало согласовать с комиссией райкома партии. Комиссия заседала в большой комнате, облицованной деревянными панелями. Со стены смотрели портреты бородатых классиков марксизма, чьи сочинения выстроились на полках застекленных шкафов. Председатель комиссии, еще не старый человек со скучающим лицом, сидел под гипсовым бюстом Ленина и листал какие-то бумаги, видимо, мое выездное дело. Несколько очень пожилых ветеранов партии сидели вокруг стола.