Марта Гумилевская - Как открывали мир. Где мороз, а где жара [Из истории путешествий и открытий]

31 марта 1520 года флотилия вошла в бухту Сан-Хулиан, где Магеллан собирался зимовать. Это было в канун большого католического праздника, вербного воскресенья. В бухте было мрачно и пустынно, выл ветер, небо заволокли тяжелые тучи. А в Испании сейчас благодать! Каждый вспоминал свой дом, свою семью, вспоминал, как праздновался этот день, какие вкусные блюда готовились на кухне, и какой вкусный запах распространялся по всему дому, и как воздух дрожал от звона колоколов… Эх, перенестись бы туда хоть на минутку на крыльях ветра, взглянуть бы хоть одним глазком на лица близких, дорогих людей! А тут сиди и жди у моря погоды… Так каждый вздыхал и думал о своем, о дорогом, знакомом с детства… И к чему это выжидание? Еще неизвестно, найдут ли они пролив. Может, его и вовсе нет! Пока что между ними и Молукками лежит этот материк и не пускает их в то, другое, Южное море!

Да, все это, может, и так, но Магеллан был по-прежнему стоек и решителен. Однако праздник — всюду праздник, и он приказал всему экипажу сойти на берег, чтобы прослушать мессу, а позднее все начальствующие лица были приглашены к его столу на обед.

Невесело было за обедом у сурового, неразговорчивого адмирала. Между прочим, он обратил внимание, что ни на берегу, во время церковной службы, ни здесь, за его столом, не видно Мендосы и Кесады. Магеллан ничем не выразил своего неудовольствия, он, разумеется, понял, что это вызов! Что ж, и в молодости, когда он плавал в Индию, ему приходилось держать руку на рукояти шпаги, ожидая предательского удара кинжалом в спину. Видно, так уж ему на роду написано, что он все время должен быть начеку, знать, что его окружают враги.

И все же то, что он узнал наутро, для него было неожиданностью. Оказалось, как ему доложили Дуарти Барбоза и Гонсало Гомес де Эспиноса, мятежные капитаны ночью захватили в свои руки три больших корабля — «Сан-Антонио», «Консепсион» и «Викторию». Преданных Магеллану людей, таких как капитан Мишкита на «Сан-Антонио» и штурман Элорьяго, они ранили, связали, лишили возможности сопротивляться. Они открыли склады продовольствия для матросов, чтобы привлечь их на свою сторону, и ждали утра, чтобы поставить Магеллана в известность о своих действиях и предложить ему подчиниться их воле и двинуться обратно в Испанию.

Каждый на месте Магеллана, наверное, решил бы, что карта его бита, что ему ничего не остается, как согласиться с неопровержимым доводом силы. С одним маленьким «Сантьяго» он все равно не сможет продолжать экспедицию.

Каждый, но только не Магеллан! И он идет на величайшую дерзость. На виду у всех к борту «Виктории» пришвартовывается шлюпка с альгвасилом Гонсало Гомесом и пятью невооруженными матросами. Цели у них, как видно, самые мирные. По веревочному трапу они поднимаются на палубу, и Гомес протягивает капитану Мендосу записку от адмирала. Прочитав, что адмирал приглашает его на флагман для переговоров, тот дерзко улыбнулся, но не успел он сказать «нет», как кинжал Гомеса вонзается ему в горло. И тут же спутники Гомеса выхватывают кинжалы, а в это время им на подмогу уже поднимается неизвестно откуда вынырнувший отряд из пятнадцати вооруженных матросов под предводительством Дуарти Барбозы. Не встречая ни малейшего сопротивления, они бросаются к парусам. И вот «Виктория» уже плывет к флагману и становится с ним бок о бок, загораживая выход из бухты.

Удар был настолько неожиданным, смелым и решительным, что мятежники не успели оказать никакого сопротивления. Что же остается делать «Сан-Антонио» и «Консепсиону»? Бежать? Но как? Мимо флагмана можно попытаться проскочить только темной ночью. Они решаются на этот безумный шаг и… ничего не выходит! Как и следовало ожидать! Правда, случилось так, что «Сан-Антонио» в последнюю минуту сорвался с якоря и врезался носом в флагманский корабль. Но вряд ли, если бы этого и не случилось, Магеллан дал бы им улизнуть! Он был настороже. Едва произошел толчок, как матросы «Тринидада» высыпали на палубу с криком: «Вы за кого?» И с мятежных кораблей отвечали; «За короля нашего суверена и за вашу милость».

Мятеж подавлен. Враги Магеллана открыли забрало, и Магеллан мог теперь рассчитаться с ними.

На мрачном берегу Сан-Хулиана состоялся суд. Это были тяжелые дни для всех. Бледный, подавленный ходил юнга Хуан де Сибулетта.

Бледен и подавлен благородный рыцарь Пигафетта, даже грубые матросы-головорезы, собранные со всех концов света, и те ходили удрученные и растерянные.