Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— Думаю, вас куда сильнее беспокоит то, что груз весьма и весьма дорог, однако не застрахован, — сказал Резанов, раздражаясь безупречной логикой собеседника. — Ведь по доверенности, которую выдала вам Компания, именно вы с вашими офицерами отвечаете за его безопасность.

— И это тоже, — спокойно согласился Крузенштерн. — Я был уверен, что ваше превосходительство усмотрит пользу в моём решении переменить прежний план и пойти в Камчатку раньше, чем в Японию.

Даже если бы Николай Петрович надумал возражать против перемены, которая снова мешала его намерениям, толку в этих возражениях было бы немного, ведь на море экспедицией командовал капитан. Резанов сделал последнюю попытку:

— А как быть с Лисянским? Он о вашем решении не осведомлён и, по всей вероятности, сперва отправится на запад к острову Пасхи, чтобы соединиться с нами…

— Капитан-лейтенант Лисянский — опытный моряк, — ответил Крузенштерн, — а местом окончательной встречи назначен остров Нуку-Гива, о чём я ранее сообщал вашему превосходительству. Курс наш уже изменён. Днём я беспрестанно держу дозорного матроса на салинге, ночью — на бушприте. Тот, кто первым заметит землю, получит десять пиастров… из моих личных средств, — добавил он, памятуя о том, как Резанов попрекал его сметаной за обедом в Бразилии.

Седьмого мая везучий Пашка Курганов получил в награждение целых пятнадцать пиастров, поскольку сумел разглядеть землю ночью…

…а при свете дня оказалось, что Нуку-Гива, самый большой из Вашингтоновых островов, похож на крепость сказочного великана. От воды его отгораживала стена зубчатых тысячефутовых скал, и цепи гор простирались на многие мили в глубину острова. С утёсов прямо в волны прибоя низвергались живописнейшие водопады, расположенные на недалёком расстоянии друг от друга и увеселявшие каменный пейзаж. Землю за скалистой стеной покрывали рощи хлебных деревьев, кокосовых пальм, бананов и другой изумительной плодоносящей зелени. Солнце словно просило прощения за столь долгое отсутствие во время путешествия и ярко сияло в небе. Термометры натуралистов даже в тени показывали не меньше двадцати четырёх градусов по Реомюру и тридцати по Цельсию.

Остров Нуку-Гива лежал в стороне от известных судоходных путей — на него случайно наткнулся американский торговец всего тринадцать лет назад, и подробных карт пока ещё никто не сделал. В поисках места для стоянки Крузенштерн осторожно вёл «Надежду» вдоль южного берега, когда оттуда навстречу кораблю пришла узкая длинная лодка с восемью смуглыми мускулистыми гребцами. Единственный пассажир от них почти ничем не отличался: тело мужчины покрывал густой загар, и вся одежда состояла из одной набедренной повязки, однако белый флаг в его руках был признаком выходца из цивилизованного мира.

Гость ловко вскарабкался на борт по спущенному канату и отрекомендовался по-английски:

— Бенджамин Робертс. Добро пожаловать в рай, джентльмены!

Британец поведал путешественникам из России свою историю. Нуку-Гива стала его домом семь лет назад, когда Робертса высадили с купеческого корабля, на котором взбунтовалась команда. Обречённый на смерть не только сумел выжить, но и благополучно процветал на острове — особенно после женитьбы на дочери местного короля.

Робертс помог «Надежде», минуя рифы, зайти в залив и дальше — в просторную бухту, которую он называл гаванью Анна-Мария. Лоцманские навыки британца пришлись очень кстати, но Крузенштерна интересовало в первую очередь знание Робертсом туземного языка: слишком дорогой бывает цена погрешностей в переговорах без хорошего толмача.

В гавани корабль встал совсем близко от берега, и скоро его вплавь окружили несколько сот островитян, которые удерживали на головах связки кокосов, бананов и плодов хлебного дерева.

— За железо душу продадут, — коротко пояснил Робертс.

Крузенштерн по опыту многолетних плаваний знал, что недозревшие плоды можно использовать как овощи, а уже набравшие сладость спелые — как фрукты. Запасы провианта на борту подходили к концу, солонина экипажу давно осточертела, и обмен состоялся. С корабля сбросили канаты: торговцы привязывали к ним свой товар, за который получали куски старых обручей от бочек, предусмотрительно запасённых для таких случаев ещё в Кронштадте и подготовленных кузнецом. Всякий островитянин, получив железную полосу длиною в пять дюймов, гордо демонстрировал её остальным и радость изъявлял по-детски счастливым смехом.