Диспозиция была обозначена яснее ясного: гвардии поручик Толстой — пассажир на корабле и участвует в экспедиции лишь в этом качестве. Притом и к сближению с Резановым у Фёдора Ивановича тоже душа не лежала. Что ж, подумал он сердито, придётся по обыкновению быть самому по себе.
Ничего, не впервой.
Одиночество на небольшом корабле среди восьмидесяти спутников — странное чувство.
Фёдор Иванович гулял на палубе, обедал в кают-компании, выпивал, делал гимнастику и фехтовальные упражнения, помногу спал, перечитывал книжки про д’Артаньяна и Робинзона Крузо, одолел ещё два французских романа, любезно предложенных Резановым; вёл с камергером пустые беседы, когда тому становилось уж совсем скучно; снова выпивал и упражнялся на свежем воздухе, пересидел в каюте ещё два шторма, почти разорил наивного беднягу Фоссе — играть он теперь мог лишь с кавалерами свиты…
…но при всём этом оставался один. Граф не испытывал никаких чувств к прочим участникам экспедиции. В головах своего спартанского ложа он держал образ святого Спиридона Тримифунтского — покровителя рода Толстых, и со временем прибавил к нему в соседство медальон с портретом Пашеньки: времени-то было много, и мысли о брошенной цыганке всё чаще стали навещать Фёдора Ивановича. Нехорошо расстались, не по-людски, думал он.
Вызывал в памяти руки её ласковые и тело молодое податливое. Вспоминал, как Пашенька умываться ему подавала, как за платьем следила, как встречала и провожала, как еду готовила с хитростями цыганскими; как слушала, ловя каждое слово, и не сводила с него бездонных глаз…
Не по-людски, не по-людски вышло! Эти мысли гнал Фёдор Иванович, но разве от себя спрячешься? Когда бы чаще останавливались корабли в иноземных портах и когда бы местные дамы оказывали графу такую благосклонность, как блудливые английские купчихи в Фальмуте, — пожалуй, забыл бы он цыганку свою, с которой прожил всего ничего: шёл ведь уже пятый месяц плавания. Но кругом простирался Атлантический океан; ветра и течения пронесли «Надежду» вдалеке от острова Тринидад, на котором собиралась побывать экспедиция, и стороной от других островов помельче. «Клин клином вышибают!» — решил Фёдор Иванович и подвесил Пашенькин портрет, кузеном писанный, рядом с образом Спиридона. Ничего, пускай цыганка смотрит на него день-деньской огромными глазищами. Авось насмотрится, надоест ей — и перестанет в снах и мыслях являться любовнику своему беглому.
На кораблях уже гадали, не придётся ли встречать Рождество в океане, когда утром двадцать первого декабря показался, наконец, американский берег. То был остров Санта-Катарина, принадлежавший португальцам, — часть их необъятной колонии Terra do Brasil .
Резанов давно уже составил обещанный документ о разделении полномочий с Крузенштерном. В море за корабли с экипажами по уставу отвечал капитан-лейтенант, по прибытии же на твёрдую землю бразды правления экспедицией перешли к посланнику, несмотря на глухой ропот и недовольство флотских офицеров. Моряки были бы рады пополнить запасы пресной воды и провианта в Бразилии столь же быстро, как на Тенерифе, чтобы уже через неделю сняться с якоря. Им предстояло обойти Америку с юга и для того обогнуть мыс Горн — опаснейшее место, для преодоления которого сейчас было наилучшее время, но…
— Мачты «Невы» сильно повреждены, — сообщил камергеру Крузенштерн, переговорив с Лисянским. — Починить их невозможно, надо ставить новые. Корпус «Надежды» дал течь и также нуждается в серьёзном ремонте.
Николай Петрович принял новость с пониманием: такой поворот событий снова был очень кстати. Шторма изрядно потрепали видавшие виды корабли; стоянка обещала быть долгой и расходы — значительными. Особенная трудность виделась в замене мачт. Готовых никто, конечно, про запас не держит. Значит, сперва надо найти в окрестных лесах деревья подходящего размера; срубить, обработать и переместить неподъёмные стволы к берегу, а уж потом только изготовить из них мачты и установить на «Неве». На шканцах «Надежды» Резанов задал прямой вопрос прибывшему Лисянскому:
— Сколько займёт вся работа?
Камергер не стал напоминать, кому экспедиция обязана покупкой корабля со слабыми мачтами, но Фёдор Иванович отметил, как занервничал капитан, прежде чем признаться:
— Думаю, пять недель, не меньше. И то если местные власти окажут известное содействие.
Оставив корабли в спокойной гавани, куда их провели португальские лоцманы, Крузенштерн и Лисянский с несколькими офицерами и Резанов с посольской свитой нанесли визит губернатору, полковнику дону Йозефу де Куррадо. Резиденция в городке Ностеро-Сенеро-дель-Дестеро отстояла от гавани на десятки миль к югу, но неблизкий путь был с лихвой отплачен гостеприимством и обходительностью повелителя острова, ко всему ещё прекрасно знавшего французский язык.
Читать дальше