Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Белыми ночами солнце пропадает с неба лишь на пару часов. Когда снова стало светать, Фёдор Иванович велел Пашеньке ждать на квартире, а сам с кузеном и двумя преображенцами — секундантом и распорядителем дуэли — верхом отправился к егерям. Гнедые полковые кони пронесли всадников пустынной Кирочной улицей до Литейного проспекта, по Литейному мимо дома Резанова через Невский до Загородной дороги, там через Семёновский полк за городскую черту…

…где на опушке осиновой рощи уже поджидали Нарышкин с секундантом и батальонным врачом. Фёдор Иванович был собран и спокоен, отчего нервическая дрожь его противника выглядела ещё заметнее.

Пока секунданты, как положено, обговаривали с распорядителем условия поединка, Фёдор Петрович горячо нашёптывал на ухо кузену и употребил все средства, чтобы тот снова обратился к Нарышкину. На подмогу пришёл распорядитель, и Фёдор Иванович сделал над собой усилие.

— Сударь, в словах моих не было ничего оскорбительного, — пробурчал он, хмуро глядя на противника. — Готов принести самые искренние извинения. Я не желаю драться и вовсе не желаю вас убивать.

— Вот как?! — Нарышкин судорожно разминал пальцы; губы его дёргались. — Когда бы то, что вы давеча сказали, исходило от кого угодно, кроме вас, я первым бы посмеялся. Но вы, сударь, привыкли властвовать над другими в игре и где угодно. Вы задаётесь и почитаете себя непревзойдённым. А я намерен дать урок вам и таким, как вы. К барьеру!

Окончательно убедившись в невозможности примирения, распорядитель попросил дуэлянтов снять медальоны и пояса, выложить из карманов бумажники…

— Словом, удалите с себя всё, что может помешать пуле, — закончил он.

Секунданты осмотрели обоих, проверяя, в точности ли выполнено требование. Затем обозначили барьеры двумя шпагами, воткнутыми в землю в пяти шагах одна от другой: Нарышкин потребовал стреляться на кратчайшем расстоянии. Стрелков развели ещё на десять шагов в противоположные стороны от барьеров и вручили им пистолеты.

Утреннее солнце уже выглянуло из-за шелестящих осин и начинало пригревать. Между Толстым и Нарышкиным под порывами утреннего ветерка стелилась волнами сочная зелёная трава, и вплетённые в неё мелкие цветы наполняли воздух луговыми ароматами. В траве стрекотали кузнечики, над головами офицеров со всех сторон перекликались птицы…

Распорядитель дал команду:

— Сходитесь!

И дуэлянты медленно двинулись к своим барьерам навстречу друг другу, держа пистолеты в согнутых руках стволами кверху…

…но через несколько шагов оружие Нарышкина уже смотрело на Толстого: опытные бретёры советовали выцеливать противника на ходу, чтобы затем остановиться и стрелять. Фёдор Иванович, не меняясь в лице, словно за карточным столом, продолжал приближаться.

— Знай, — на ходу крикнул ему Нарышкин срывающимся голосом, — если ты не станешь стрелять или промахнёшься, я всё равно убью тебя! Прямо у барьера приставлю пистолет ко лбу и убью!

— Коли так, вот тебе, — ясно произнёс Толстой, отточенным движением поймал противника на мушку и спустил курок. Грохнул выстрел; оружие Нарышкина полетело в сторону, а сам он дико вскрикнул, схватился обеими руками за живот и ничком повалился на траву.

Всё время, пока Толстого не было, Пашенька ждала, свернувшись калачиком в ногах кровати. Когда за дверью загрохотали сапоги, она приподняла голову; по телу пробежал озноб… Дверь отворилась — вошёл Фёдор Иванович, и девушка бросилась ему на грудь.

— Феденька… милый… вернулся, — приговаривала она, покрывая частыми поцелуями лицо и руки графа. — Живой… Ты не ранен?

— Я-то цел, что мне сделается, — сумрачным голосом ответил Фёдор Иванович, — а вот Нарышкину не повезло. Подстрелил я его крепко.

Он без аппетита поужинал, запил трапезу двумя стаканами вина и лёг в постель, навёрстывая бессонную ночь. Пашенька снова свернулась калачиком под боком у Фёдора Ивановича.

Дремала она вполглаза, потому и проснулась первой, когда за графом явился немолодой офицер в сопровождении четырёх солдат.

— Гвардии поручик Толстой, — строго сказал офицер, — как вам известно, дуэли высочайше запрещены…

— Нарышкин жив? — перебил его Фёдор Иванович.

— Скончался. Вы арестованы!

Под арестом гвардии поручик Толстой провёл недели две.

Время было летнее, ленивое, и в отсутствие командира полка, убывшего на отдых, самостоятельно решать судьбу его родственника-дуэлянта никто не спешил.