Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

Команда оживилась, когда в нескольких лодках у кораблей показались девушки, также привезённые для обмена, но Крузенштерн, раздосадованный неудачной торговлей, велел туземцам забрать эти сокровища обратно. Матросы снова приуныли, а Резанов злорадствовал.

— Я предупреждал вас, что толку от захода сюда не будет, и продолжаю настаивать, чтобы далее мы шли в Японию, — говорил он. — Вы напрасно не взяли от Вашингтоновых островов особенный курс, которым не ходили другие, и лишили нас возможных открытий, могущих прославить Россию… К тому же в Камчатке нам придётся пробыть по меньшей мере месяц, а значит, у берегов японских мы окажемся не раньше середины сентября, когда там переменяется муссон.

В пути Николай Петрович не терял времени, изучая книги по мореходству, и набрался всевозможных сведений, которыми не преминул щегольнуть.

— Вы подвергнете наших спутников дополнительной опасности при неподходящем ветре. По праву начальника экспедиции я не могу этого позволить, и в беспокойстве за здоровье и саму жизнь каждого из нас настоятельно требую отправляться в Японию сейчас же.

— Моё попечение о здоровье людей не меньше вашего, — огрызался Крузенштерн. Слова камергера бередили свежую рану: на подходе к острову Овагиг умер кок «Надежды» Поган Нейланд — он был ровесником и близким земляком капитана, родом из Курляндии. Кок расхворался по пути от Бразилии. Крузенштерн очень надеялся доставить его живым в Камчатку, но тяжкий переход вкруг мыса Горн и жара Нуку-Гивы доконали беднягу.

— Я принял решение идти сперва в Камчатку и не намерен его менять, — сказал капитан Резанову на шканцах. — Господа офицеры подтвердят, что готовы впредь довольствоваться матросской пищей и умерить жизненные потребности до тех пор, пока…

— Они, быть может, и готовы, но я не готов! — перебил его камергер. — И я требую, вы слышите, я требую идти сейчас же в Японию!

Крузенштерн держал совет с офицерами, которые поддержали его все до единого. Известие об этом окончательно взбеленило Резанова. Вечером в кают-компании он разразился речью.

— Воля ваша — нарушить государеву инструкцию и лишить меня права голоса, — сказал он. — Хотите скорее идти в Камчатку? Что ж, там и ответите за свою дерзость. Скажу вам больше, господа. Всё, на что я до сих пор закрывал глаза и хотел оставить тайной, станет явным!

Каждому из вас придётся ответить за каждую свою провинность. От меня ждут правдивого отчёта о ходе экспедиции, и он будет мною представлен. Вы сделали свой выбор, господа, с чем я вас и поздравляю.

Оказалось, у Николая Петровича прекрасная память — наверняка подкреплённая расхожей чиновничьей привычкой записывать чужие прегрешения. Некоторые из них камергер тут же назвал, и пьянство лейтенанта Ратманова в этом перечне значилось лишь одной из множества претензий к участникам похода. Насчёт покупки кораблей Лисянским и сообщничестве Крузештерна сказано не было — Резанов ещё держал себя в руках, зато с особым удовольствием он обрушился на главного своего неприятеля.

— Гвардии поручик Толстой проник на корабль обманом, — говорил Николай Петрович, пылая щеками и кривя тонкие губы, — растлил карточной игрой наших молодых спутников, устраивал в дороге международные скандалы, а в конце концов явил себя злодеем и бунтовщиком, покусившись на мою жизнь. Думается, на суде под присягой ни вы, ваше сиятельство, — он свысока кивнул угрюмо молчавшему Фёдору Ивановичу, — ни любой из господ офицеров не станете отрицать, что в мой адрес прозвучали угрозы убийством, за которыми последовал вызов на дуэль в нарушение строжайшего запрета. Надеюсь также, что суд полной мерой воздаст виновному за всё. Я удаляюсь, господа, — подвёл итог Резанов, — и впредь не скажу ни слова ни с одним из вас до прибытия в канцелярию правителя Камчатской области генерала Кошелева. Отныне то, что вы желали бы мне сообщить, потрудитесь излагать на бумаге, и только на бумаге. В свою очередь я стану писать вам то, что сочту нужным. Честь имею, господа!

Мстительные планы Николая Петровича грозили оборвать кругосветное путешествие. Ворон ворону глаз не выклюет — можно было не сомневаться, что камчатский генерал примет сторону камергера скорее, чем станет слушать моряков.

Тем же вечером помрачневший Крузенштерн отдал приказ о разделении кораблей.

«Надежде» надлежало по-прежнему держать курс в Камчатку и, если судьбе будет угодно, дальше в Японию, а «Нева» отправлялась прямиком в Русскую Америку — на острова Кадьяк и Ситка.