Юрий Трусов - Золотые эполеты

Он в знак согласия пожал ее руку.

А ночь была уже на исходе. Богдана посмотрела на рожок месяца, который в преддверии наступающего рассвета уже побледнел и переместился на край неба.

— А знаешь, почему нас сюда больше никогда не пригласят? Уж больно ты хорошо им правду сказал, особенно о золотых эполетах. — В ее голосе звучала нежность, а Кондрату снова припомнились эполеты Нахимова. Он понял, что в своей долгой жизни ему все же пришлось встречать людей, которых украшало не золото, а они его.

— Ладно, об этом ты не горюй. Если нас не пригласят сюда, то нам и без их приглашения будет не плохо.

— Конечно, хорошо… Но все же я во многом виновата перед тобой, — Богдана печально наклонила голову.

— Но в чем же, милая?

— А в том, что у нас детей нет из-за меня.

— Как нет? — улыбнулся Кондрат. — У нас ведь их целая Одесса, причем самые разные дети: и рыжие, и чернявые, и белые, и конопатые — сколько хочешь.

— Ой, не шути так, Кондрата… Грешно! Ей-богу, грешно!.. Дети должны своих родителей знать.

— Это мы должны своих детей знать. А у нас их — вся Одесса.

— И я не шучу! Совсем не шучу… Вот поеду и привезу тебе сына, чтобы ты не скучала. Мы воспитаем его, научим хлопца, чтобы он жил по справедливости, по правде.

— Ой, как ты верно говоришь, — обрадовалась Богданка, — обязательно привези мне хлопца! Усыновим… И назовем его Иванком, как твоего батька.

— Ей-богу, привезу! Давно об этом думаю.

— Привези, Кондратушка, привези, милый…

Они подошли к своему дому. Вот отопрут дверь и переступят порог. Кондрат держал за локоть свою подругу. Он испытывал счастье. Такое, как в юности, много лет назад, когда впервые поцеловал Богдану. И дышалось ему свежей влажностью начинающегося утра как никогда легко, как будто он сбросил вдруг груз прожитых семидесяти лет. И стал молодым-молодым, душой юной и светлой, и безгрешной, такой, что даже умереть было бы совсем не страшно. Ему стало так хорошо, что даже каким-то непонятным образом ему на миг почудилось, что у него на плечах бессмертные нахимовские золотые эполеты. И показалось ему на миг, что сам адмирал Нахимов щедро поделился с ним своими лаврами… И в этот миг сердце его, взволнованное радостью, не выдержало. Он, бывший мичман Черноморского военного флота, — упал. Как будто пуля стрелка-завоевателя, выпущенная по его четвертому бастиону, сейчас, спустя много лет, наконец долетела до цели и ударила его в сердце. Он даже не вскрикнул… и повалился на землю. Богдана, увидев на его застывающих губах непонятную улыбку, закричала отчаянным голосом. Ее вопль гулко выплеснулся в еще сонную, повитую предутренним туманом улицу поселка. В этом вопле прозвучала вся ее глубокая боль, весь ужас ее утраты.

Богдана пережила внезапную смерть мужа как тяжелую болезнь. После похорон она, едва живая, добралась до дому и несколько дней пролежала в нервной горячке. Но сильный ее организм преодолел болезнь. Через несколько дней она поднялась с постели, прибрала осиротевший, оставшийся без хозяина дом. Каждая вещь тут напоминала ей о Кондрате. Ведь он был для нее не только мужем, но и другом, единственным в мире родным человеком.

Богдане припоминались каждая его мысль, каждое его слово, каждый его жест. Она почувствовала, что он не ушел из ее жизни, он по-прежнему с ней рядом и всегда будет жить в ее душе. Всегда, пока она будет существовать на свете, он тоже незримо будет присутствовать в ее делах и думах. Она вспомнила его последнее желание — усыновить ребенка. Выполняя его волю, Богдана нашла мальчика-сироту и усыновила его. Она почувствовала к нему материнскую нежность и, хотя мальчик уже имел свое имя, она его стала называть, в память покойного мужа, Кондратом. Это был, пожалуй, единственный случай своеволия приемной матери. Во всем другом она чутко прислушивалась к его желаниям и стремлениям. Она не жалела на выполнение их ни сил, ни денег из своего небольшого заработка поселковой лекарки. Она свято выполняла наказ мужа: передать усыновленному все то хорошее, что сама получила от жизни. Ее усилия оправдались. Кондрат вырос честным, трудолюбивым парнем. Его приняли в Ольговское сельскохозяйственное училище, которое он затем окончил и стал дельным агрономом.

Лицом и фигурой приемный сын был удивительно похож на Кондрата Хурделицу. Такой же, как тот, рослый, широкоплечий, только пониже ростом. Он был как бы уменьшенной копией Кондрата старшего. Богдану очень заинтересовало это сходство. Она стала расспрашивать приемного сына подробно о родословной его умерших родителей и узнала, что он принадлежит в очень отдаленном родстве к казачьему роду Табанцов-Хурделиц, т. е. деду ее мужа. Такое родство очень обрадовало Богдану. Ее радость можно было понять. Ведь кто-кто, а она-то всю жизнь прожила среди бывших запорожцев-черноморцев и хорошо могла оценить достоинства своих родичей и земляков. Ведь это они, буквально на ее глазах, освобождали свой край от захватчиков и своим трудом преображали его. С самого ее детства ее окружали люди, подвиги которых были памятны. Ведь многие помнили, как возник поселок Трикраты, где она родилась.