Юрий Трусов: Золотые эполеты

— Недавно, господа, я был в Одессе. Меня поразило, что там называют, вопреки истине, основателями города чиновников в генеральских и адмиральских эполетах. Один из таких, например де Рибас, надел на себя адмиральский мундир, который получил за то, что он выгодно женился на женщине намного лет старше себя, на близкой фрейлине государыни Екатерины. А некоторые тоже сделали карьеру не за подвиги, а за дела, не имеющие ничего общего с доблестью.

Эти господа умели очень ловко на войне беречь свои особы, так что за долгие годы умудрялись не только ни разу ни быть раненым, но даже не получить и малейшей царапины. Дрались и умирали от ран украинские казаки и русские солдаты!

На такие слова сидящие перед ним высокие чины среагировали мгновенно протестующими возгласами. А старший из генералов, седобородый, дородный Евсей Казимирович Облоевский, прервал его речь не очень корректно:

— Мы ведь тоже военные люди и тоже, как вы, порох нюхали, кое-что тоже знаем, лучше расскажите… э… э, господин мичман, как вы относитесь к недавнему убийству революционерами-преступниками государя императора. Только правду, если, конечно, не боитесь.

Вопрос был очень скользкий, может, даже провокационный. Кондрат спокойно улыбнулся.

— А чего тут бояться? У меня, господа, страх в Севастополе на бастионах расстреляли. За то, что убиенный государь император крестьян от неволи освободил, — честь ему и хвала. А вот коли бы он крестьян с землей освободил, то было бы, наверное, честнее и лучше.

— Вот смотрите какой вы, мичман! На вашего брата и не угодишь, — с досадой ответил Евсей Казимирович.

— А вы, ваше превосходительство, подождите, я главное свое недовольство к покойному государю еще не высказал! — воскликнул Кондрат.

Наступила пауза.

— Что ж, говори, — махнул рукой генерал Облоевский, как-то беспомощно обведя грустными глазами присутствующих — не то ища себе сочувствия, не то как бы оправдываясь…

А Кондрат как ни в чем не бывало продолжал:

— Собственно сейчас, господа, я выскажу мысли, с которыми познакомился много лет тому назад в газете «День». Эту газету издавал господин Иван Сергеевич Аксаков. Тогда государь император пообещал не только отмену крепостного права, но и дать народу свободу слова и совести. Свободу печатного слова. Вот господин Аксаков имел неосторожность поверить такому обещанию и написал об этом тогда в своей газете. Написанное им запало в мое сердце [61] 1 День. — 1882. - № 31. .

— Так на то была государева воля, — назидательно сказал генерал Облоевский. Он снисходительно взглянул на мичмана.

— Совершенно справедливо, на то его державная воля, — подкрепил слова генерала кавалерийский генерал Парханов.

— Это, конечно, бесспорно его право. Без этого порядка не будет, — неожиданно согласился Кондрат. — Но все же, господа, нельзя не пожалеть, что он до конца не осуществил своего обещания.

— То есть не дал крестьянскому сословию безвозмездно ограбить нас, землевладельцев. Вот оно в чем собака зарыта, — саркастически прокомментировал Евсей Казимирович.

— Да вы настоящий материалист, оказывается. У вас вожделение на помещичью неприкосновенную собственность. Вожделение, — смакуя это слово, весело поддержал его широко взметнув брови, Роман Сидорович Парханов и тут же незаметно подмигнул Кондрату, как бы говоря, «извини, брат, что я тоже тебя лягнул, но ничего не поделаешь».

— Нет, ваше превосходительство, вы ошибаетесь. Я никакой ни материалист, я тут единственный из безземельного сословия. Никаких земельных угодий или имений мне не надобно. Их не было ни у меня, ни у моих предков — вольных казаков, степных рыцарей, род наш идет от дружинников самого киевского князя Владимира Красное Солнышко вплоть до запорожцев. В нашем роду землевладельцев называли гречкосеями. Кроме острой сабли да ретивых коней у меня никакого другого имущества не было. Как же я могу испытывать вожделение к помещичьей земле? Нет, господа, есть в мире нечто высшее, чем ваша «священная собственность»! Гораздо выше и даже нужнее. Освобождение крестьян, конечно, великое дело, но оно, как пишет Аксаков, только половина великого дела. Самое главное — это духовная свобода. Свобода слова.

— Э, да вы, мичман, оказывается, великий философ, — воскликнул Евсей Казимирович.

— Так сказать, доморощенный Платон, — попытался сострить Иосиф Петрович.

Его плосковатая острота пришлась кстати. Многие улыбнулись, а хозяйка, Ольга Константиновна, даже рассмеялась. А Кондрат тем не менее продолжал спор.