Юрий Трусов - Золотые эполеты

Его весьма удивило: еще вчера она плакала и говорила, что никогда не расстанется с ним! Такая резкая изменчивость в ее взглядах вызвала у него ревнивые чувства, он был не только озадачен, потому что знал, как тяжело ему придется переносить разлуку с любимой, но и обрадован тем, что теперь наверняка закончит училище. И вдруг осознал, что его Богдана совсем не такая, как ему представлялось. И какая-то смутная, неясная тревога за нее впервые уколола его сердце.

Виктора Петровича решение Богданы восхитило. Это снимало с него хлопоты об устройстве ее на совместное жительство с Кондратом, а главное — контроль за тем, чтобы она не мешала его воспитаннику учиться. Он не смог удержаться от восклицания:

— Какая благоразумная жена будет у вас, милейший!

Но особенно довольна решением своей воспитанницы была Наталья Александровна. Она посчитала, что желание Богданы остаться в усадьбе — результат ее благотворного влияния на эту милую простушку.

Виктор Петрович интересовался всем, что касалось его воспитанника, хотя тот даже не подозревал об этом.

Заметив его склонность к технике, к обработке металлов, механизмам, Скаржинский решил сделать из него механика, способного применять свои знания в сельском хозяйстве. И он занялся обучением юноши основам агрономии, техники, лесоводству, ирригации, зоотехнике, экономическим расчетам. Юноша оказался на диво способным учеником, умеющим на лету усваивать все, что преподавал ему его наставник. Хорошо занимался он и в Одессе в училище механических наук и ремесел. Казалось, у Кондрата все идет хорошо и у его наставника не может возникнуть никаких проблем. Но они неожиданно появились. И серьезные. Виновником их, как ни странно, оказался сам Виктор Петрович. Сложность заключалась в том, что Скаржинский хотел, чтобы его воспитанник стал не просто механиком, не просто хорошим специалистом, но и мечтателем, способным видеть новое и вводить его в практику земледелия. Короче, он хотел, чтобы Кондрат стал таким же, каким был он сам. В лице своего воспитанника готовил себе достойную смену.

Учеба у Кондрата шла не легко. Виктор Петрович помимо устных занятий еще снабжал своего ученика специальной литературой. Это были объемистые книги — сочинения иностранных ученых на немецком, английском. Скаржинский требовал от Кондрата их внимательно изучать, а словарей, к сожалению, не было. Это сильно огорчало Виктора Петровича.

Как-то он поделился своими мыслями с женой:

— Понимаешь, Натали, юноша этот далеко не тупица. Он даже по-своему талантлив. Помнишь, как я ночи напролет с увлечением постигал содержание книг по земледельческим наукам? Мне даже иностранные языки, на которых они были написаны, не стали преградой, а вот Кондрат…

— Ах, Виктор, Виктор! Неужели ты не видишь разницы между собой и Кондратом? Тебя с детства обучали латыни, иностранным языкам. Твой ум от рождения приучен к научному мышлению, а ты хочешь, чтобы такими же свойства обладал этот юноша?

— Он заканчивает весьма солидное училище. Ты, милая, просто недооцениваешь его образованность. Но главное, — я теперь вижу его способности.

— Не спорю. Пусть он даже талантлив, но… — сделала многозначительную паузу Наталья Александровна.

Вот в этом «но» и заключается его недостаток, — воспользовался паузой Скаржинский. — Он талантлив, но недостаточно пытлив и еще не умеет мечтать.

— Думаю, и тому и другому его все же можно научить.

— Даже мечтать? Ну, знаешь, это слишком. Научиться мечтать нельзя. Это — дар Божий.

Наталья Александровна иронически улыбнулась. Скаржинский рассмеялся:

— Не сердись, но воображение и мечты, согласись, самое прекрасное в человеке. И я хочу, чтобы наш Кондрат сформировался в человека не только практического склада, но и стал бы в какой-то степени мечтателем, чтобы мог заглянуть в будущее.

— А не кажется ли тебе, дорогой, что ты многого от этого юноши хочешь? У него даже не остается времени для свидания с невестой, ты все время ему тычешь книги, да еще на иностранных языках.

— Но я хочу его научить мечтать.

— Не спеши. Он и сам научится этому.

Впрочем, у меня есть уже идея, как научить его мечтать. Я думаю показать ему мир, как говорится, открыть ему глаза на него. Через несколько дней мы отправимся путешествовать. Поедем сначала в Питер, а потом в зарубежные страны. Туда, где уже работают машины — паровые, пилящие лес, движутся самокаты-локомотивы и прочие чудеса нашего девятнадцатого столетия. Когда Кондрат увидит все это — у него пробудится фантазия.