Николай Раевский - Джафар и Джан

Аль-Моусили почувствовал, что сам себе лжет. Недовольно хмыкнул. Провел рукой по лбу. Он – первый музыкант в халифате, знает наизусть больше девятисот мелодий. Говорят так… Девятьсот, правда, не девятьсот, а немало сотен помнит. Учился в Кордобе, жил в Багдаде, жил и среди бедуинов, всю жизнь слушал, искал, запоминал. Нет, не кража тут… Дал же Аллах талант этому невежде.

Опять недовольно хмыкнул старый знаменитый музыкант. Не хочется ему, чтобы Джафар водворился во дворце, очень не хочется…

Следующее утро опять началось с волнения.

Ровно в восемь дежурный скороход подвел к дверям зеленой комнаты поэта Физали. Даже те, которые сомневались в учреждении министерства поэзии, на этот раз поверили. Ожидали и придворные, и доносчики, и врачи, и звездочеты, и кухарки, и лампозажигатели, что снова поэт проведет целый день наедине с повелителем. По залам, комнатам, коридорам, чердакам, подземельям дворца побежал слух о том, что кандидат в министры уже привез на утверждение штаты своего ведомства. Сегодня же будут обсуждаться и назначения. Однако вопреки всем ожиданиям аудиенция продолжалась недолго.

Гарун аль-Рашиду, как вы помните, было весело, когда он засыпал. Веселым он и проснулся. Все еще не мог забыть, до чего же ловко провел накануне своего Амалиля.

Принял Физали с улыбкой. Как всегда, не позволил ему преклонить колени, усадил на диван. Старик чувствовал, что сердце у него бьется тревожно.

Халиф спросил о здоровье, что было у него знаком большой милости, потом кашлянул, еще раз улыбнулся, испытующе посмотрел на поэта.

– Ты слышал, что я сказал Аль-Моусили? Сегодня же зачисляю твоего Джафара придворным музыкантом!

– Да, государь… Спасибо тебе…– Физали не знал, что ему еще сказать. Почти всю ночь не спал. Раздумывал над неожиданным решением халифа. Как же с Джан?..

– Ты удивлен? Извини меня – не досказал… Не тебя хотел малость помучить, а Аль-Моусили. Очень уж злился Ибрагим. Готовит сынка себе в заместители, а тут – на тебе… новый музыкант, да еще какой… Не чета этому мальчишке… Теперь к делу, Физали,– сегодня у меня мало времени. Я зачисляю Джафара моим придворным музыкантом – это раз. Отправляю его в Куябу – это два. Князь русов давно просил прислать кого-нибудь… Что с тобой, Физали?.. Плохо?

– Нет, пресветлый… Спасибо тебе… Великое… вечное…

– Подожди, не все еще… Через три недели караван русов возвращается отсюда в свою страну через Тарабизонд. Мой придворный музыкант поедет с ними. Кого он с собой повезет – жену, сестру, тетку – меня не касается. Понял? Только чтобы не снимала покрывала, пока не выедет из халифата.

– Государь…

– Погоди… Знаю, что государь. Русы, говорят, народ вороватый. Так ведь?

– Очень честный народ, повелитель. Когда я был…

– Слушай, что я говорю. Русы – народ вороватый, и, чтобы они никого не обидели, до самой византийской границы* (Караванный путь из Багдада к Румскому (Черному) морю шел через современные Моссул – Эрзерум – Трапезунд. Последний принадлежал Византии. Граница между византийскими владениями и халифатом проходила невдалеке от Трапезунда) их будет сопровождать наш конвой. Понятно?

Физали низко поклонился.

– Еще кое-что… Мне нужно отблагодарить императора Византии. Для его жены покупаю твое ожерелье. Помни только: твое, а не чье-нибудь. Завтра визирь самолично выплатит тебе сто тысяч диргемов. Погоди же… Какой ты, однако, нетерпеливый, Физали!.. Я не кончил. Мой музыкант не может явиться к этому князю бедняком… Да, не помнишь ли ты, как его зовут? Ужасные у русов имена. Не помнишь? Жаль… Так вот… Тростниковая флейта для Куябы не годится. Пришли ее мне – велю обделать в золото и выложить рубинами надпись «Все побеждает любовь». Теперь все… Выпьем еще с тобой по бокалу пальмового, а то придется-таки звать к тебе хакима. Успокойся, дорогой мой, добрый Физали. Успокойся…

Халиф снова вынул золотой узорчатый дорак, наполнил радужные бокалы.

– Никто не узнает, за что мы пили. Правда, Физали? За любовь-победительницу! За любовь, победившую Гарун аль-Рашида!

Любопытный евнух Мефур, прижавшись ухом к двери, услышал, как звякнули бокалы. Слов разобрать не мог.

– …Жаль мне терять такого музыканта, очень жаль, но ничего не поделаешь. Думал было отправить их в Индию. Магараджа Гайдарабадский тоже просит…

– Лучше было бы, государь…

– Да, Физали, но нельзя… Слишком много наших туда ездит. И до Куябы добираются, но очень, очень редко. Вряд ли Акбар когда-нибудь узнает, а узнает – я тут ни при чем. Музыкантских жен не вижу, и все… Будь спокоен – второй Троянской войны из-за твоей садовницы я, во всяком случае, не начну…