Николай Раевский - Джафар и Джан

Гостью полюбили. Оказалось к тому же, что никто в оазисе не умеет так рассказывать сказки, как она. Что ни вечер, на окраине пальмовой рощи зажигался костерчик, чтобы было веселее болтать. Усаживались вокруг него все четыре шейховых жены, Рокая с Халимой, трое их братьев постарше и десятка два женской родни. Были тут и девочки-подростки, и молодые женщины, и две сгорбленных седовласых старухи. Их Джан вначале дичилась. Выбирала такие сказки, что и при мулле повторить можно. Но старухи, причмокивая высохшими губами, принялись сами рассказывать о делах былых времен. Шутили крепко, крепче, чем молодые бедуины, с которыми принцесса болтала днем. На второй вечер она расхрабрилась. Знала, что сказки увеселительные куда занимательнее нравоучительных. Смеялись все – седовласые шейховы тетки еще громче своих внучек. Когда собрались в третий раз, Джан отважилась без пропусков повторить повесть об Юсуфе-водоносе, переночевавшем в гареме почтенного кади. Хохот стоял такой, что любопытные шакалы, усевшиеся было невдалеке от костра, поджали хвосты и убежали в пустыню. В ту же ночь жены, давясь от смеха, рассказали историю Юсуфа мужьям. Те, переврав каждый по-своему, передали ее поутру кто приятелям, кто взрослым сыновьям, и через сутки, кроме малых ребят, не было в оазисе человека, который бы не знал истории хитрого водоноса, привезенной анахской гостьей. Мужчины жалели, что нельзя им самим послушать рассказчицу. Мальчики завидовали однолеткам, сыновьям шейха. Им еще позволялось сидеть по ночам у семейного женского костра, хотя старшему, Исмету, недавно кончился шестнадцатый год. Когда он, голый, как и все подростки, водил лошадей на водопой, женщины, случалось, пристально смотрели на его тело, лоснившееся от солнца, как спеющий финик. Многим хотелось бы его заполучить на свое ложе, но сам Исмет еще ни разу не отважился на то, о чем думал втайне.

После персидских сказок Джан юноша не мог спать. Горел как в лихорадке, метался, вставал поутру с измученными, ввалившимися глазами. Потом начинались мучения дневные. Уже не раз он ходил купаться с Джан, Рокаей, Халимой и двумя младшими братьями. Никто не обращал на это внимания – шкуры вокруг поясницы не носит, значит, еще не мужчина. К младшим мальчикам Джан привыкла так быстро, что и сама удивлялась. С Исметом было стыднее, но принцесса сказала себе, что между пятнадцатью и шестнадцатью – только год разницы, а до семнадцати ему еще далеко. Девушка к тому же смотрела спокойно и на него, и на других юношей, одетых и раздетых, которых встречала в оазисе. Засыпая, ждала Джафара, но в пустыне он не приходил, и ночи были скучны без его стремительной тени.

Исмет мечтал по-иному. Мечтал о той, которую видел. Ночью его мучили воспоминания о Джан, днем – ее близость. На берегу ручья старался не смотреть на ее тело. Боялся, что вот-вот загорится по-ночному страсть – и он станет похож на взбудораженного ишака.

Были эти купальные мучения и страшны, и желанны. День за днем видел рядом с собой обнаженное тело девушки, которая скоро должна была уехать. Ни одним словом, ни одним движением не выдавал своей страсти, но Джан недаром прочла великое множество сказок и стихов о любви. Понимала не хуже замужних, что делается с юношей. Втайне была горда – до сих пор никто еще не влюблялся в дочь эмира анахского, а если и влюблялся, то она об этом не знала.

Аллах велик, и ему одному ведомо, куда несет человеческие песчинки ветер судьбы.

Дня за три до отъезда Джан, как обычно, купалась в ручье вместе с двумя дочерьми и тремя сыновьями шейха Абу-Бекра. Была уже вторая половина октября, но днем солнце палило так же жарко, как и в августе. Раскаленный песок быстро сушил мокрые тела. Опять и опять хотелось в воду. После купания все забрались в тень тамарисковых кустов. Рокая, Халима и двое младших мальчиков быстро заснули. Джан спать не хотелось. Наломала тонких ивовых прутьев и принялась плести корзиночку. Исмет подсел к ней. Пристально смотрел, как быстро, но неумело двигались ее тонкие загорелые пальцы. Потом внял у нее непослушные прутья, положил к себе на колени. Хотел показать, как делается донышко. Она, деловито нахмурив брови, нагнулась, чтобы лучше видеть зародыш корзиночки, и вдруг почувствовала голым плечом, что кожа Исмета горяча, как у коня после долгой проездки. Опять у нее зажегся в груди тот веселый огонь, который она ощутила немного дней тому назад, разглядывая пойманного жука с младшими братьями Исмета. На этот раз огонь был много жарче. Джан с трудом дышала. По ногам пробежала блаженная дрожь. Девушке вдруг стало стыдно. Хотела отодвинуться и не смогла. Заметила, что глаза Исмета потемнели. В памяти замелькали знакомые страницы «Хезар Эфсане». Книголюбивая принцесса сразу поняла, что и ее соседа палит то же пламя. Стало еще стыднее. Но огненные струйки бежали по животу, растекались по ногам, и Джан, сама не замечая, что делает, всем телом прижалась к Исмету.