Валериан Светлов - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Она зарделась; застенчивая, нежная улыбка легла на ее красивые губы.

— Где уж мне разлюбить?.. Навек сердце тебе свое девичье отдала, — тихо шепнула она, склонившись на его плечо.

Юноша страстно, горячо обнял ее и прижал к себе:

— Вот вернусь из похода и сватов зашлю, авось отец твой мне не откажет.

— Известно, не откажет! Чем ты не жених? А вот я… Небогаты мы, — вспыхнула девушка, — не пара я тебе, Володюшка… Твоему отцу не такая невестушка, чай, нужна…

— Не дело говоришь! — строго остановил юноша. — Один я у отца… души во мне не чает старик. Да и то сказать, я уже говорил с ним, и он благословил! Видишь, Маша, не кручинься о разлуке! А долг витязя должен я исполнить.

— Что-то ноет во мне, сердце неспокойно, — грустно проговорила девушка. — Говорит мне оно, что не бывать нашему согласию и счастью. И хорошо, и радостно мне возле тебя, а уйдешь ты — все вдруг померкнет, и страшно-страшно станет мне на душе.

Девушка закрыла лицо руками и сквозь ее тонкие розовые пальцы потекли горячие, обильные слезы.

— Не плачь, моя ласточка, не плачь, моя любушка! Отгони страхи свои! — утешал ее юноша, и все горячее, все страстнее становились его ласки…

Побледневшее лицо царицы вспыхнуло ярким румянцем при этом воспоминании, и она пугливо обвела всех взглядом.

Однако женщины были заняты работами, рассказами и пересудами, мало обращали внимания на царицу, и та снова погрузилась в свои дорогие мечты. Вот теперь послышался ей шепот сестры Анны, которая сказала ей:

— Вечно в терему под тридцатью замками сидеть, света Божьего не видеть, холопкой их до смерти оставаться — вот какова наша девичья доля; так не все ль равно, чьей женой стать? Старого или молодого, царя или боярина, любого или постылого — только бы из дома уйти да самой хозяйкой стать. Ты не хочешь к царю на смотр пойти и меня этой чести лишаешь, а боярин Морозов уже царю о нас доносил. Если заболеешь, наплетут враги, как на Всеволожскую, и всех нас сошлют, порчеными выставят, тогда и погибнем мы! За что же, сестра? Много красавиц к царю на смотр вызвано; со всего государства боярышни едут, на нас царь и не глянет, а тебя и вовсе, поди, не заметит. Однако честь все-таки будет: на царском смотру, дескать, были… Женихов именитых, по крайности, себе выберем. Да и против отца идти ты не можешь: он приказал нам на смотр собираться… Боярин Морозов все приезжает, и они в светелке сидят да шепотком гуторят.

— Боярин-то Морозов все на тебя заглядывается, — попробовала робко заметить сестре боярышня Мария Ильинишна.

Презрительно усмехнулась Анна и надменно ответила:

— У боярина губа не дура, да не про него товар припасен!

Но вот наступил торжественный и для многих страшный день смотрин. Не посмела боярышня Мария Ильинишна против воли отца пойти, да и сестру заодно пожалела: снарядилась и поехала на смотрины.

Понаехало много боярышень — больше полутора тысяч; между ними много красавиц писаных, много именитых, много крепких и здоровых, богатых и бедных. Одни смело выступали вперед, гордясь, кто своей красотой, кто именитостью рода, кто богатством и великолепием наряда; другие старались скрыть свою «убогую бедность» и невольно жались к сторонке, а иные просто боялись и не хотели попасться на царевы глаза.

В числе последних была и Мария Ильинишна; она робко прижалась за своей сестрой Анной, гордо и величественно стоявшей у всех на виду.

Боярин Морозов, пестун и руководитель девятнадцатилетнего царя Алексея Михайловича, подвел его к боярышням Милославским и что-то шепнул ему на ухо. Мария Ильинишна, трепещущая, старалась скрыться за спиной своей сестры; сердце ее мучительно ныло, и слезы готовы были ручьем хлынуть из ее глаз, но она пересилила себя и робко глянула на молодого царя. А он стоял перед ними тонкий, стройный и глядел на них своими кроткими глазами, в которых отражалось страдание и недоумение. Его губы улыбались какой-то печальной и вместе с тем детской улыбкой. В руках он держал кольцо и «ширинку» [9] Платок. , нерешительно посматривал на всю огромную толпу девушек, с трепетом ожидавших решения своей девичьей судьбы.

Морозов нагнулся к царю и, видимо, торопил его…

— Не могу! — произнес наконец Алексей Михайлович.

Перед ним мелькнул чудный образ девушки с матовым цветом лица и огромными, темными, как ночь, глазами, скорбно, укоризненно взглянувшими на него, когда его рука с кольцом и ширинкой коснулась ее руки. Это была дочь боярина Рафы Всеволожского, которую на смотринах 1647 года царь осчастливил своим вниманием, выбрав себе в невесты и отдав ей свое юное, еще ничьей любовью не тронутое сердце; молодая девушка тоже горячо полюбила своего жениха.