Валериан Светлов - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Все это с жгучим любопытством выслушивала Марья Даниловна — и точными, верными красками рисовала себе портрет царя. В особенности ее интересовала давняя уже история с Анной Моне — и многое говорило здесь ее воображению…

Она уже отчаялась в прибытии Меншикова и ходила мрачнее тучи, когда вдруг все взволновались: приехал светлейший.

Но время уже было позднее, и догадливые гости стали расходиться…

Меншиков обладал замечательной наружностью.

Он был высокого роста, хорошо сложен, несколько худощав, обладал недурными чертами лица и живыми глазами.

Одевался он великолепно и очень опрятно, что весьма поражало иностранцев, потому что это было редкостью среди русских того времени.

Он был очень ловким и сильным человеком, умевшим тонко обделывать свои дела и делишки; искусно выбирал людей, мыслил ясно, говорил дельно и отчетливо.

Но, несмотря на все эти внутренние и внешние качества, единственно чего он не мог— это пленить Марьи Даниловны.

— Что больно замешкался, князь? — спросила она его.

— Вышел такой случай… — ответил Меншиков. — Не гневись и не кори меня. Я, Марья Даниловна, слуга своему царю и не всегда волен поступать по-своему. Намеднись царь зело опалился на меня и закричал гласом великим: «Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние! Чем ты был прежде? Вон!»— и вытолкал меня из покоя.

— Ну, и что же ты сделал?

— Я обратился к царице… — ответил Меншиков. — Она одна в состоянии в такие минуты развеселить царя. А сам я добыл кузов с пирогами и явился с ним нынче к самому…

Марья Даниловна рассмеялась.

— Вот, вот, — продолжал Меншиков, — засмеялся и царь, когда увидал меня и сказал: «Слушай, Александр! Перестань бездельничать или хуже будешь пирожника». Гнев его прошел совершенно, но я пошел за царицею и кричал: «Пироги подовые!»— А царь вслед мне смеялся и говорил: «Помни, Александр!»— Помню, ваше величество, и не забуду. «Пироги подовые, пироги подовые!..»

— Нужно хорошо знать царя, чтобы ведать, какое обращение вести с ним… — задумчиво проговорила Марья Даниловна.

— Так вот, красавица моя, и не мог я прибыть к тебе в нужное время, доколе не освободился от своего кузова. Ну, а ты, скажешь ли ты что-нибудь доброе? Когда же разрешишь меня, красавица? Будешь ты любить меня? Позволишь ли любить себя?

— Нет, князь… — твердо проговорила она.

Меншиков удивился.

— Отчего? — спросил он.

— Ты мне не нравишься, — просто ответила Марья Даниловна.

— Чем же?

— Глаза твои не такие, как мне нужно, и нос не такой, и кошель у тебя туго завязан.

— Я развяжу его для тебя, — ответил Меншиков, отличавшийся скупостью.

Марья Даниловна недоверчиво улыбнулась и возразила:

— Но глаза-то ты не переменишь! Другого носа себе не приставишь? Нет, нет… Я не люблю тебя. Да и что ты сделал такого, чтобы я могла полюбить тебя? Сколько времени прошу ко двору меня представить, а ты что?.. Вряд ли и думаешь об этом!

— Надобно ждать случая. Дело нелегкое и так оно просто не делается, — ответил Меншиков, насупившись и злобно блеснув на нее глазами, так как его всегда очень обижали эти разговоры Марьи Даниловны о его наружности.

Он помолчал немного и потом, как бы нехотя, заговорил:

— Я несколько раз пытался. Но тщетно. Царица уклоняется.

— Царица! — вскрикнула Марья Даниловна. — Много слышала я о царице, но толку добиться не могла. Расскажи, князь, правду — кто она, как попала к тебе, как сделалась царицей?

— Изволь. Это очень просто случилось. Видишь ли, фельдмаршал привез ее из Мариенбурга, где взял ее в плен. Увидал ее у меня царь, и зело понравилась она ему миловидной наружностью и веселым нравом.

Во время этого рассказа Марья Даниловна то бледнела, то краснела и выражала очевидное волнение.

— Что с тобою? — с удивлением глядя на Гамильтон, спросил Меншиков.

— Ничего, ничего… — торопливо ответила она. — Так ты сказываешь, что ее привезли из Мариенбурга?

— Так.

— А как же ее имя-то настоящее было?

— Марта.

Марья Даниловна чуть не вскрикнула и прислонилась головою о высокую спинку кресла.

— Марта, — чуть слышно прошептала она, — так это — Марта!..

И вдруг, неожиданно переменив тон и придя в себя, она спросила князя:

— А скажи мне, можно ли где-нибудь видеть царицу?

— Она гуляет часто в парке, по утрам. Итак, Марья Даниловна, это твое последнее слово?.. — спросил Ментиков, собираясь уходить.

— Какое мое слово? — машинально, как бы не понимая вопроса, проговорила она.