Валериан Светлов - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Поэтому она поспешила оправдать, насколько это было возможно, Марью Даниловну.

— Никитушка, — тихо сказала она, — Марья— женщина гневная, и сердце у нее порою злобное. Да и откуда ему не быть злобному? Жизнь-то ее больно не красна была… Может быть, чего по лютости своей и наклепала она на себя.

— Она ничего точного не говорила, а только так понял я из всей ее повадки…

— Ну, видишь, может быть, ты и ошибся. Конечно, в том грех большой был бы и Господь покарал бы ее за такое неизмываемое преступление, одначе, и то сказать, может быть, из-за девичьего стыда и зазора не пожелала она иметь ребенка.

Стрешнев с ясно выраженным удивлением посмотрел на жену.

— Так нешто это оправдание, Наташа? Смерти ей мало за такое богопротивное дело! А за то, что она сейчас с тобой сделала? С тобой, которая полюбила ее и пригрела! Зверь лютый она, а не женщина…

— Так, Никитушка, так… Одначе, может, она и не нарочно столкнула меня…

Он отрицательно покачал головой.

— Не может того быть, — твердо сказал он. — По подлым глазам ее видел я, что нарочно.

— Ну, Бог простит ей, коли так. А я ей давно все простила.

— Ты добрая, кроткая голубка, Наташа. Но преступление ее требует наказания. Так отплатить нам за то, что мы ее приютили…

— Да ведь ты взял ее насильно, Никита. На себя и пенять нужно…

Он потупил взоры и вздохнул тяжелым глубоким вздохом.

Наталья Глебовна вдруг взяла его руку.

— Никитушка, — сказала она ему, и в голосе ее было столько ласки, что сердце Стрешнева дрогнуло, — вот что я придумала. Жизнь твоя со мною печальна. Детей у нас нет, да, видно, и не будет уж никогда… В голосе ее зазвучала глубокая тоска. — Жить так, как мы живем — нечестно. Надо жить по-Божьему. Хочу я освободить тебя… Что мне делать одинокой, нелюбимой на свете?..

Он хотел возразить ей горячим любовным словом, но она не дала ему сказать его.

— Ах, нет, Никитушка, я не корю тебя. Не для того повела я речь эту. Не волен человек в сердце своем и не пристало ему любить ту жену, которая не может дать ему утех родительского чувства. А ее ты любишь…

— Наташа… — горячо возразил он.

— Ну, любил, Никитушка, разве я не знаю, что ли? Полюбишь и вновь, когда я не буду торчмя стоять на вашей дороге. Да и она исправится и полюбит тебя, коли будет твоей хозяйкой, а не наложницей… А мне все равно коротать век свой, что здесь в одиночестве, что в святой Господней обители… Там-то еще лучше… Молиться я буду за тебя, Никитушка, да за твое счастье. Пусти меня в монастырь, милый мой! Любовь моя от того не станет к тебе меньше.

— Да что ты, Наташа, Христос с тобой! Как тому быть? Чтобы ты из-за Марьи пошла в монастырь… Никогда тому не бывать, моя женушка. А что так жить, как живем мы, нечестно, это — правда твоя…

Стрешнев был потрясен и глубоко тронут таким самоотвержением своей жены. Он женился на ней, с детства любя ее, любил и теперь— только тихой, ровной, спокойной, совсем иной любовью, чем Марью Даниловну.

Ему трудно было уже представить себе, что дом его опустеет по уходе Наташи, и что потом ее место, место этой кроткой и доброй женщины, займет бессердечная и беспокойная женщина с темным происхождением и темными на душе грехами.

— Нет, нет! — горячо вскрикнул он. — Тому не бывать, никак не бывать!

Его поразило вдруг то обстоятельство, что в один вечер, одна за другой, обе женщины, которых он любил, каждую особой любовью, запросились уйти от него.

Любовь его, значит, не дала ни одной из них не только счастья, но и простого удовлетворения.

— Да, так жить — нечестно! — еще раз задумчиво произнес он. — Нужно жить по-Божьему, Наташа! Еще раз прошу тебя— прости меня. Забудь, что было, и это не повторится уже больше. Не кори меня прошлым. Я тоже забуду его. Пусть жизнь пойдет у нас по-прежнему, по-хорошему. Я люблю тебя, никогда любить не переставал, а с тех пор, как увидел тебя на краю гибели — я не знаю, что сталось со мною. Я полюбил тебя в те поры сильнее и возненавидел ту, которая учинила над тобой это гнусное дело… Прости же меня, женушка моя милая!

— Спасибо тебе, Никитушка, за эти слова, — ответила ему Наталья Глебовна. — Делай, как знаешь… Но знай также, что, если тебе опостылит жизнь со мной, я с тихой радостью уйду в монастырь. Жил бы ты только счастливо и не поминал бы меня лихом.

— Тебя поминать лихом! — возразил он ей и опять, нагнувшись, поцеловал ее. — А теперь усни, Наташа, отдохни. Дал бы Господь, чтобы ты не занемогла от холодной ночной воды.