Грегор Самаров - При дворе императрицы Елизаветы Петровны

— Тот немец, достопочтенный отец Филарет, скромен и заслуживает гостеприимства. Зато вот другой, англичанин... Лучше было бы, если бы он держался подальше от нас...

— Он посольский человек, достопочтенный батюшка, — сказал Евреинов, отвечая на вопросительный взгляд монаха, — я не могу указать ему на дверь, так как наша всемилостивейшая матушка-государыня желает, чтобы всем иностранным послам оказывали полное почтение... С некоторых пор он стал часто бывать здесь, якобы ознакомиться с нашими обычаями, при этом ведёт себя заносчиво и высокомерно; дочь же жалуется на его непристойные речи, и обращается он с ней, как с простой служанкой.

— Достаточно позорно, что приходится сносить подобное, — нахмурившись, заметил отец Филарет и продолжал как бы про себя, но громко, так что слышали все: — Но я боюсь, что будущее станет ещё позорнее. Наша государыня — да продлит Господь дни её жизни! — всё-таки верная дщерь нашей православной Церкви, но кто знает, что будет после неё.

Он озабоченно покачал головою и запил своё неудовольствие на плохое настоящее и ещё более зловещее будущее кружкой квасу, осушив одним духом, но внимательный хозяин тотчас же поспешил снова наполнить её.

Несмотря на то что англичанин не понял ни слова из того, что говорилось за столиком монаха, он всё же заметил по взглядам присутствовавших, что они заняты его особой; выражение лица его стало ещё более вызывающим, и он с насмешливой улыбкой продолжал прихлёбывать свой чай.

Лицо молодого Потёмкина окрасилось гневным румянцем. Его глаза метали молнии, однако он сдерживался, со вздохом скользя взором по своей монашеской рясе.

— Но тем не менее нам не следует портить этот вечер, — сказал отец Филарет, осушая и другую кружку кваса. — Я приехал сюда, чтобы побыть в миру, на людях, и вовсе не желаю обращать внимание на этого еретика. Спой нам что-нибудь, Анна Михайловна! Ты ведь знаешь песню про грозного царя-батюшку Ивана Васильевича, прогнавшего чужаков из Литовской земли и отогнавшего их от границ русских. Спой нам эту песню! Она порадует нас всех, а я в сердце своём помолю Господа Бога послать святой Руси ещё одного такого Ивана Грозного.

Монах, приготовившись слушать, наполнил свою тарелку только что принесённым с кухни кушаньем, а Анна достала с полки балалайку и начала одну из тех старых русских песен, которые воспевают дела царя Иоанна Грозного. Все присутствовавшие прислушивались к её сильному полному голосу и с воодушевлением присоединились к припеву, которому вторил своим громоподобным басом и отец Филарет.

При звуках этой песни лицо Потёмкина загорелось ярким пламенем и в его глазах заблистала такая отвага, как будто на нём вместо чёрного подрясника были надеты блестящие доспехи и он готов был вскочить на коня и последовать за великим царём на границы России, чтобы биться с неприятелем.

Анна кончила песню и направилась на своё место за буфетную стойку. Когда она проходила мимо англичанина, кричавшего «браво» и громко аплодировавшего, тот вдруг поднялся со стула, обнял её и, быстро притянув к себе, хотел поцеловать. Девушка громко вскрикнула и стала отбиваться. Англичанин насмешливо улыбался, но не выпускал её; однако при виде этой сцены молодой послушник и Ревентлов вскочили и бросились к девушке. Потёмкин с силою оттолкнул англичанина, а Ревентлов грозно встал между ним и девушкой.

Отец Филарет поднялся из-за стола и, протянув свою широкую длань, бросил проклятие по адресу еретика-чужеземца. Крестьяне стали угрожающе наступать на него. Англичанин схватился за шпагу. Ещё миг, и произошла бы печальная развязка.

Но в этот момент Евреинов подскочил к крестьянам и громко крикнул:

— Стойте, ни с места, не нарушайте прав гостеприимства в моём доме! Этот англичанин находится под моей защитой, а за оскорбление моей дочери он должен рассчитаться только со мною!

Крестьяне нерешительно переступили с ноги на ногу и вопросительно смотрели на отца Филарета.

— Оставьте мой дом, сударь, в противном случае я не ручаюсь за вашу неприкосновенность, — на ломаном английском языке сказал Евреинов.

— Глупый народ! — воскликнул англичанин, всё ещё не выпуская из руки шпаги. — В этой стране считается преступлением ухаживать за хорошенькой прислужницей?

— Вы нарушили права гостеприимства, оскорбив мою дочь, — ответил Евреинов, — и я настоятельно советую вам не преступать меры...

— Ступайте вон, сударь! — воскликнул по-французски Потёмкин. — Если вы промедлите хотя секунду, вас разорвут в клочки... Ступайте вон! — ещё громче повторил он, указывая на дверь, и его взор был так повелителен, что англичанин струсил и стал отступать к двери.