— А ну з кем?.. Знакомцув много. А щирых приятелев маш, яснейший ксенже?..
— Правда, нету... Кому нужда или корысть — тот и гнёт тебе спину... Да ведь и там как будет...
— Значит, всё одно... Зато там сам найяснейший ни пред кем уж не загнётся.
— Ты на кого намекаешь?.. На капитана?.. Я и перед ним не гнусь. Он помнит и знает, что я — Рюрикович в два-десять и третьем колене. Начальник роду нашего, Михайло, княж Иванов сын, — Гагара, прапраправнук Ивана Всеволодовича, удельного князя Стародубского... А род капитана тогда только с нашим родом равняться да браниться стал... И то сказать ещё: как сам он навеселе — всё ходит за боярином Тихоном Стрешневым да допытывается: «Старый! Ужель мне тебя батькой звать?..» Что же мне перед ним гнуться так очень?..
— Не пшед ним... А сан его такий... Кеды ж наияснейший будет в Сибиру, то и сами...
— Будем не меньше саном?.. Твоя правда. Вот это одно и манит меня... Что старше, то больше почёт я любить стал... Да и тут надоело... Столько путаницы... И с доброхотами моими, и с ворогами... и с царём, и с царевичем... Хотел бы ему от души помочь... Да чем?..
— Чем?.. Може, там увидице, яснейший ксенже...
— Там?.. Увижу?.. Не пойму... Говори прямо...
— Можно сказаць! — слегка понижая голос и невольно оглядываясь, сказал Келецкий. — И в Сиберии, — как наияснейший сам вешь, — немало доброхотов цезаревичу знайдется... Венц, як тут... Хто по старей вере хочет жиць — туды уходзе. А у цесажа уж давнейше нездровье... и бардзо опасне... Может, и длуго жищь... Может, и помереть одним разем... Хто по нём застемпить на трон? И регентство можно... и... Вшистко можно ждаць...
— Да, всяко может случиться... Не так Катерина Алексеевна, как мой кум и благодетель, пирожник бывый, ныне — друг сердечный государя... с государыней вместе... Алексаша высоко метнул... Хитро петли вьёт... От него — всяко станется. Надо готовым быть, твоя правда, Зигмунд...
— Не моя то правда, а Господа нашего, Иезуса! Hex бедзе похвалене Имя Го!.. Так, я муве...
— Понимаю... Не всероссийским — так хоша Сибирским царём можно будет поставить старшего наследника... Ловкая затея... И не то чтобы уж очень оно хитро было... А, знаешь, умён ты, поляк! Я ещё нынче вот, недавнушка... Поздравляли меня с назначением... Подошёл и царевич наш. Да потихоньку и шепчет: «И ты меня покидаешь, Петрович? Правду молвят: «Кому счастье — доля, с поклоном всё прут. А у бездольного — все други, знай мрут»... Тогда я и шепчу на ответ: «Спокоен бы ты был, царевич. За твоими делами, тебе на помочь еду туды»... Он просиял даже, весёлый отошёл. А по правде сказать, не то было у меня на уме... Нынче же вечером доброхоты шепнули мне было, что гневается капитан на дружбу мою с царевичем... Я, штобы от греха подале, сунулся в Сибирь... Да, видно, сам Бог хочет, чтобы и тут я пригодился бедному царевичу... Поглядим... Умное ты мне слово сказал, Зигмунд... Я тут на досуге подумаю. Можешь идти, ежели сон клонит...
— Не!.. Кеды яснейший позволит, я ещё цос скажу...
— Говори... говори...
— Кроме старинных русских, много шведув и немцув есть в Сиберии. Пленные и торговы людзи... Их надо к себе пшиволаць (призвать)... Они много пользы зробют... И надо всяку христианску веру в Сиберии не заброняць... И католицтво... и...
— Знаю, знаю твои составы... Сам из братьев иезуитов, хоть и отнекиваешься... Да мне всё равно. Человек ты умный, скромный... Мне зело полезен бывал не раз и при телесных недугах, и когда смута душевная приспевала... Я не дикарь... Что ж, могу понять каждого, хотя бы и чужого по вере. Не бойся! Никого не прижму... И вашим миссионерам католическим тоже позволю язычников обращать... А тебе, конечно, твои ксёндзы за то спасибо скажут...
— Не о том я... Не про себе думка... Я за яснейшего папа и за цезаревича думаю... Ежели все западны потентаты будут видець, что вшелька вяра христианска в Сиберии воли ма... Як мыслишь, наияснейший: бендон помогаць вам и цезаревичу во всём чи не?..
— Ну, вестимо, вестимо: скорее помогут, если за нас да за наши затеи с царевичем ваше святое братство иезуитское всё станет... Сила немалая!.. Иные государи на Западе и то жалиться стали, что жмут их ксёндзы да патеры... Ничего. Нас они не прижмут. А помочь могут, твоя правда. Так надо и их раней подмаслить... Не забуду слово твоё!.. Выйдет по-твоему... Пиши генеральс-аббату твоему, что обещаю я в Сибири все вольготы и католикам, и всяким христианским людям. Не стану пытать, вешать али на кострах жечь... как... Ну, сам знаешь, про кого думка...
— Вем, вем, наияснейший ксендже! — совершенно просияв от такой лёгкой победы над упрямым порою, хотя и безвольным Гагариным, с низким поклоном проговорил Келецкий. — Жиче наилепшего, вельможный муй ксендже... Пора и спаць найяснейшему... — И с новым глубоким поклоном Келецкий ловко, бочком вышел из опочивальни.
Читать дальше