Сергей Голицын - Царский изгнанник (Князья Голицыны)

— Позволь спросить тебя, государь: вопросы эти будут касаться одного меня или ещё кого-нибудь?

— Одного тебя, и больше никого.

— Обещаю сказать тебе всю правду, государь.

— Хорошо!.. Знал ты или не знал о заговоре сестры моей со Щегловитовым и со Стрижовым захватить меня на дороге в Преображенское?

— Не только не знал, но и не подозревал, государь. Ты помнишь, как Стрижов удивился, увидав меня в твоей карете...

— Я думал об этом, если, зная о заговоре, ты не предупредил меня, то, значит, ты ему сочувствовал, а если б ты ему сочувствовал, то не помешал бы ему исполниться. Зотов [15] Дьяк Челобитного приказа Никита Моисеевич Зотов обучал царевича Петра грамоте и закону. это называет, кажется, дилеммой, и дилемма сия зело красна и убедительна; но что для меня не красно и неубедительно, что до сих пор остаётся загадкой — это то, что Щегловитов с десятком таких же сорванцов, как он сам, смел покуситься... Второй вопрос: советовал ты сестре моей бежать в Польшу и с помощию Собеского объявить мне войну?

— Государь, миром третьего года [16] Этот мир был заключён князем Василием Васильевичем Голицыным в Москве 26 апреля 7194 года от сотворения мира по старому стилю (6 мая 1686 года от Рождества Христова по новому стилю). царевна поставила себя в слишком дурные отношения к польскому королю, чтобы подобные советы могли прийти мне в голову. Да и неужели ты считаешь меня способным вооружать Польшу против России?

— Это не ответ, а вопрос, — отвечал Пётр. — Я спрашиваю, советовал ли ты сестре моей ехать в Польшу.

— Советовал, государь, и теперь советую; но не для продолжения междоусобий, а для прекращения их. В её отсутствие власть твоя так окрепнет, что царевна уже не будет в состоянии вредить тебе и по возвращении примирится со своим положением. Я помню, как сквозь сон помню, я уже начинал заболевать, что предлагал царевне сделать всё возможное, чтобы примирить вас в её отсутствие.

— Нет, поздно ей со мной мириться!.. Что ж, согласна она уехать и, может быть, думает она взять с собой Щегловитова и Стрижова?..

— Государь, во время моей болезни царевна была в Медведкове всего один раз и не говорила со мной о делах...

— На это, впрочем, можешь не отвечать: это касается не лично тебя. Ну а перед болезнью ты не говорил о её коронации, не поощрял её?

— Государь, я доложил тебе, что в последний раз, как я видел царевну в Кремле, я уже был очень болен...

— Знаю, и я говорю не об этом последнем разе, а о тех советах, которые ты давал сестре моей до твоего отъезда в Тулу.

— До отъезда в Тулу я не дал царевне ни одного совета, который не клонился бы к вашему примирению и к отречению её от соправительства.

— Верю тебе, — сказал Пётр, подойдя к князю Василию и пожимая ему руку, — верю и благодарю; а об этом последнем разе, о первом дне твоей болезни, и говорить не стоит: я знаю твой разговор с Людовиком XIV; знаю и то, что за лихорадочный бред человек отвечает так же мало, как и за сон, который ему приснится.

— Неужели Гульст передал тебе, государь?..

— Всё передал: и о скипетре, и о короне, — отвечал, смеясь, Пётр, — но вовсе не с тем, чтобы повредить тебе: он знает меня хорошо... Ну ещё один вопрос, последний: советовал ли ты сестре моей, в бреду ли или не в бреду, ни в каком случае не выдавать мне Щегловитова?

В бреду не помню, что я ей говорил; а не в бреду я точно советовал не выдавать Щегловитова.

— Могу ли я узнать причину этого мудрого совета?

— Не спрашивай, государь; я не могу сказать её никому в мире.

— Даже мне?

— Тебе — меньше, чем кому-нибудь, государь; да и... Щегловитов теперь совершенно безвред...

— А обещание?

— Обещание касалось моих тайн, и я не скрыл от тебя ни одной, государь.

— Хорошо! — сказал Пётр, показывая внезапно похолодевшим тоном, что аудиенция окончена. Он подошёл к бюро и, остановившись перед ним, начал разбирать лежащие на нём бумаги.

Князь Василий Васильевич кончил аудиенцию почти теми же словами, которыми он начал её.

— Государь, — сказал он, — ты на меня гневаешься, и я понимаю это, но со временем ты увидишь, когда-нибудь ты, может быть, узнаешь то, что я теперь не могу открыть тебе... Тогда ты отдашь мне справедливость, тогда...

Пётр, не отвечая ни слова, углубился в бумаги, и князь Василий, поклонившись и прихрамывая, вышел из царского кабинета.

На следующее утро, подъезжая к Кремлю, он был ещё издали поражён зрелищем необыкновенным.

«Должно быть, справляют Новый год», — подумал он.