Марта Холл Келли - Девушки сирени

Он плачет или мне кажется?

– Excusez-moi, леди и джентльмены.

Кто-то постучал ложечкой по бокалу, и все в зале притихли.

– Только что из достоверных источников… – Бернар сделал глубокий вдох, и его грудь расширилась, как кузнечные меха. – Я с полной ответственностью могу сообщить… – Он выдержал паузу и закончил: – Гитлер напал на Польшу.

– О господи! – выдохнул Пол.

Мы смотрели друг другу в глаза, а люди в зале от волнения и ужаса начали переговариваться на повышенных тонах. Репортер, которого я видела на приеме, поднялся, швырнул на стол скомканные доллары, схватил свою шляпу и выбежал из зала.

– Да поможет нам всем Господь, – закончил Бернар, но эта последняя фраза потонула в гомоне взволнованных голосов.

Это Петрик Баковски придумал забраться на горку над Оленьим лугом и посмотреть на беженцев. Просто чтобы все увидеть своими глазами. Мама на слово мне бы ни за что не поверила.

Гитлер объявил войну Польше первого сентября, но его солдаты не торопились войти в Люблин. Меня это очень даже радовало: Люблин – прекрасный город, и перемены нам были ни к чему. Из Берлина по радио передали о новых порядках, на окраину сбросили несколько бомб, но больше ничего такого не происходило. Немцы нацелились на Варшаву, солдаты заняли город, а тысячи беженцев потекли к нам. Целые семьи прошли почти сто пятьдесят километров на юго-восток и разбили лагерь на картофельных полях под городом.

До войны в Люблине ничего особенного не случалось, а мы порой красивый рассвет ценили даже больше, чем поход в кинотеатр. Восьмого сентября незадолго перед восходом солнца мы поднялись на вершину горки. На полях внизу спали тысячи людей. Я лежала на примятой траве между моими лучшими друзьями – Петриком Баковски и Надей. Здесь ночью спала олениха с оленятами, и трава была еще теплой. Олени – ранние пташки, это у них с Гитлером общее.

Солнце вынырнуло из-за горизонта, и у меня даже дыхание перехватило. Так бывает, когда вдруг увидишь что-то настолько красивое, что аж больно становится. Например, малыша какого-нибудь, или свежие сливки, стекающие по овсянке, или профиль Петрика в первых лучах солнца.

Профиль Петрика – на девяносто восемь процентов идеальный – был особенно красив на заре, прямо как на монете в десять злотых. В тот момент он выглядел как все мальчишки спросонок, когда они еще не умылись, – его волосы цвета свежего масла остались примяты с того боку, на котором он спал.

Профиль Нади тоже почти идеален. У девушек с нежными чертами лица всегда красивый профиль. Единственное, что мешало ей набрать все сто процентов, – это синяк на лбу. Подарочек после недавнего инцидента в школе. Сначала синяк был размером с гусиное яйцо, со временем он уменьшился, но никуда не делся. Надя была в кашемировом свитере цвета неспелой дыни канталупы. Если я просила, она всегда давала мне его поносить.

Трудно понять, как при столь печальных обстоятельствах может возникнуть удивительно красивая картинка. Беженцы построили аккуратный палаточный городок из простыней и одеял. Солнце, как рентгеном, просветило одну из палаток, и мы сквозь простыни в цветочек увидели силуэты людей, которые уже начали одеваться.

Женщина в городской одежде откинула полог и вылезла на улицу. Она держала за руку ребенка в пижаме и войлочных тапочках. Вместе они принялись тыкать землю палками в поисках картошки.

А за палатками, на холмах разбегались старинные домики Люблина с красными крышами. Они походили на кубики, которые вытряс из стакана какой-то сказочный гигант. Дальше на запад был наш аэропорт и фабричный комплекс, нацисты уже успели их разбомбить – этот район был их первой целью. Но они хотя бы не вошли в город.

– Как думаете, британцы нам помогут? – спросила Надя. – Или французы?

К палаткам с холма цепочкой спускались пятнистые коровы. Позвякивали колокольчики. Впереди шли молочницы в платках. Одна корова подняла хвост и оставила за собой рядок лепешек. Те коровы, что шли за ней, обходили лепешки. Все молочницы несли на плече по высокому алюминиевому бидону.

Я прищурилась и попыталась разглядеть нашу католическую школу Святой Моники с оранжевым флагом на колокольне. В школе для девочек полы были такими отполированными, что мы ходили в атласных тапочках. А еще – уроки «только держись», ежедневные мессы и строгие учителя. И никто из этих строгих учителей не помог Наде в самую трудную минуту. Никто, кроме, конечно, нашей любимой учительницы математики миссис Микелски.