Марта Холл Келли - Девушки сирени

«Она просто запомнит ужасы сегодняшнего приема или снизойдет до того, что снимет перчатки и все запишет?» – мелькнула у меня мысль.

На момент появления миссис Корнелиус Вандербильт (или как ее именовал Рожер – «Ее Милость»), со сверкающим бриллиантовым ожерельем в четыре яруса от «Картье», почти все столики были заняты. Едва зад Ее Милости вошел в контакт с подушкой кресла, а ее накидка из песца в комплекте с головой и лапами легла на спинку, я подала сигнал к началу приема. В зале приглушили свет, и Рожер вразвалку вышел на залитый светом прожекторов подиум. Его встретили аплодисментами. Я волновалась сильнее, чем в те времена, когда сама выходила на сцену.

– Mesdames et Messieurs, министр иностранных дел Бонне шлет свои самые искренние извинения, но он не сможет присутствовать на нашем сегодняшнем приеме.

Публика загудела – никто не знал, как реагировать на это сообщение.

Неужели министр рассчитывает письмом собрать пожертвования? Или по звонку в Вашингтон?

Рожер поднял руку и продолжил:

– Но перед вами выступит другой француз. Он не занимает поста в правительстве, но зато играет лучшие роли в постановках на Бродвее.

Гости начали перешептываться. Нет ничего лучше сюрприза, конечно при условии, что он приятный.

– Итак, встречайте – месье Пол Родье.

Родье не стал выходить на подиум и сразу направился в центр сцены. Что он задумал? Прожектор несколько секунд шарил по сцене в поисках героя, а Рожер тем временем успел занять место за столом для почетных гостей рядом с миссис Вандербильт. Я была неподалеку, но вне зоны удушения.

– Для меня огромное удовольствие быть здесь сегодня вечером, – заявил Родье, когда его наконец нашарил прожектор. – И мне очень жаль, что месье Бонне не смог к нам присоединиться.

Даже без микрофона его голос заполнял весь зал, а сам он буквально сверкал в свете софитов.

– Конечно, я всего лишь жалкая замена такого высокого гостя. Надеюсь, у него не возникло проблем с самолетом. А если так, уверен, что президент Рузвельт с радостью пришлет ему новый.

По залу пробежала рябь нервного смеха. Мне совсем не обязательно было смотреть на журналистов, я не сомневалась, что они уже строчат. Рожер – мастер tête-à-tête – умудрялся беседовать с миссис Вандербильт и одновременно метать в мою сторону уничтожающие взгляды.

– Правда, я не могу говорить с вами о политике, – продолжал Родье.

– Слава богу! – крикнул кто-то с дальнего от сцены столика.

Публика снова рассмеялась, но на этот раз уже громче.

– Но я могу поговорить с вами об Америке, которая не перестает меня удивлять. Это страна людей широких взглядов. Американцы принимают не только французский театр и литературу или кино и моду, но и самих французов, несмотря на все наши недостатки.

– Черт, – выругался репортер, который стоял рядом со мной.

У него сломался карандаш, и я пожертвовала ему свой.

– Каждый день я вижу, как одни люди помогают другим. Американцев вдохновляет миссис Рузвельт, которая протянула через Атлантику руку помощи французским детям. Американка мисс Кэролайн Ферридэй изо дня в день помогает живущим в вашей стране французским семьям и собирает одежду для французских сирот.

Рожер и миссис Вандербильт посмотрели в мою сторону. Прожектор нашел меня возле стены, и я на секунду ослепла от знакомого света. Ее Милость захлопала, и все гости последовали ее примеру. Я приветственно махала рукой, пока луч света, к счастью быстро, не переметнулся обратно на сцену, оставив меня в холодной темноте. На самом деле я не скучала по бродвейской сцене, но ощутить кожей тепло софитов, не скрою, было приятно.

– Эта Америка не боится продавать самолеты людям, которые были рядом с ее солдатами в окопах Первой мировой. Эта Америка без страха помогает удерживать Гитлера подальше от улиц Парижа. Эта Америка, если наступят такие времена, не побоится снова встать с нами плечом к плечу…

Я смотрела на Родье и только пару раз глянула на публику в зале. Гости были увлечены и уж точно не обращали внимания на его туфли. Полчаса пролетели как миг, Родье поклонился, а я задержала дыхание. Аплодисменты зазвучали сначала тихо, но постепенно набрали силу и загрохотали, как ливень по крыше. Эльза Максвелл осушала набежавшие на глаза слезы салфеткой отеля. А к тому моменту, когда публика встала и запела «Марсельезу», я уже была рада, что Бонне не смог присутствовать на этом мероприятии. Даже обслуживающий персонал пел, приложив ладонь к груди.