Лев Жданов - В сетях интриги. Дилогия

— Брось вздор болтать! — раздражительно прервала её принцесса, снова потемневшая после ухода Миниха. — Я с тобой говорю серьёзно… Такая минута… А ты…

— Простите, ваше высочество! — смиренно потупилась Юлия, зная, что в некоторые минуты опасно раздражать больную подругу. — Я слушаю…

— Да нечего и слушать… Я сама не знаю, что делать!.. Что будет?! Что с нами будет! Я вся дрожу… Что, если неудача? Боже мой! Не вернуть ли… остановить графа? Лучше ничего не надо! Потерпеть, перенести как-нибудь… Иначе всё погибло, если только Бирон… Или вдруг неудача?! Всё возможно… Тогда — Сибирь… Быть может, плаха… Юлия!

И, давая исход всему напряжению нервов, накопившемуся за этот день, Анна забилась в рыданиях на груди у подруги.

— Анюточка, слушай! — вдруг из-за спинки кресла послышался хриплый голосок горбуна-шута, проскользнувшего сюда незаметно уже давно. — Слышь, не пужайся, матушка. Это я же, Нос… Раб твой неизменный, пёс твой верный. Сама ведаешь: ближе ты мне всего роду-племени. Помню добро я твоё. За тебя готов горло кажному перегрызть. Так послушай ты и меня, дурака…

— Ну!.. Что там ещё! Говори, дурак… Не до тебя мне. Ну, да говори!

— Скажу, скажу, чтобы заспокоилась ты. Слушай… Я, слышь, тут, за дверью же стоял, где и Юлинька была, да в щёлку и глядел на нево. Слушаю речи разумные, а сам больше на его глаза поглядывал — старику в лицо смотрел, вот ровно в душу евонную… Будто душу ево видел. Не страшись старика. Верь ему. Ничего не страшися. Нынче старик твёрдо дело своё порешил. Может, и сам жив не будет, а своё повершит! Верь мне, дураку, Анюточка! Я в очи ему глядел… Я видел. Я очи людские знаю.

— Ты Нос! Поди ты, горбач! Разве ты — человек? — отирая слёзы, не могла удержаться от грустной улыбки Анна.

— Пёс… пёс, Анюточка! Твой да Иванушкин. Уж как забавно, слышь! Вчерась, слышь, глядит он на меня, ангельская душка чистая, за нос меня ухватить норовит… А я повизгиваю, да бубенцом позвякиваю, да лаю… А он, ангелочек мой, и-и заливается-смеётся… И будет смеяться, радоваться будет. А псы-то… они куды лучше людей правду чуют, Анюточка! Вот и я чую: верно говорил старик. Не хуже меня любит он нашего Биронушку, кровопивушку. Конец пришёл ему, окаянному, другу миле-е-енькому! — затянул, словно песню запел, шут и раскатился дребезжащим хохотом, припрыгивая на одной ноге, повторяя: — Конец! Конец! Со святыми упокой… упокой…

Странно вязались эти печальные слова с весёлым плясовым мотивом, на который переложил их горбун.

— Ну, ты, вьюн, довольно! — остановила шута Юлия и склонилась, как мать над ребёнком, над Анной, снова задумчивой, грустной и бледной.

— Знаешь, Аннет, и мне верится почему-то. Это Носач наш хорошо сказал про своё чутье. Чутья у него много. Будем верить, дорогая. Всё-таки легче, чем вечно сомневаться и ждать беды, как ты делаешь. Сама себе портишь даже редкие светлые минутки… Брось, не думай!

— Оставь, Жюли… не уговаривай меня. Я не ребёнок! — нетерпеливо отмахнулась принцесса. — Тебе хорошо… У тебя нет сына-императора. Нет вообще детей. А я…

Стук за дверью не дал ей досказать.

— Её высочество герцогиня фон Бирон! — громко доложил камер-лакей.

— Проси! — приказала принцесса, поднимаясь, чтобы встретить гостью.

— Не забывает! — шепнула она Юлии. — То и знай заглядывает, чтобы полюбоваться, потешиться нашим горем. А там с муженьком-негодяем смеётся потом…

— Это её послали нынче, чтобы Миниха стеречь, пока он будет у тебя. Чтобы вы наедине толковать не могли! — также быстро зашептала Юлия. — Да поздно! Опоздала, кукла толстая. Верно, дольше обычного два лакея её в стальной корсет затягивали, чтобы стянуть эти горы жиру, какие носит она, словно горбы, спереди и сзади… Вон идёт, колыхается! — глазами указала девушка в соседний покой, куда дверь осталась нараспашку раскрытая камер-лакеем.

Там медленно плыла по ковру толстая, неуклюжая фигура герцогини, ещё не слишком старой, довольно красивой лицом, но разжирелой непомерно. Даже высокие страусовые перья затейливой не по годам причёски не могли придать роста или хоть немного скрасть, облегчить объёмы этого ходячего комка жира.

— Ваше высочество!.. Как я рада! Как благодарна вам, что не забываете нас! — встреча-я среди покоя гостью, с реверансом приветствовала её Анна, принимая самый любезный и довольный вид.

— Ах… уж могу ли я не помнить вас, дорогое дитя! — ответила гостья тоже с придворным, глубоким реверансом, от которого вся побагровела и громко стала дышать, как запалённая лошадь. — Вот только успел откушать мой герцог и пошёл отдыхать, как я и собралась… Заехала навестить вас да поглядеть, как поживает его величество? И вы здесь, милочка! — снисходительно кивнула она на почтительный реверанс фон Менгден. — Вечно неразлучны с нашей принцессой. Делает вам честь.