Вячеслав Кеворков - Каждому свое

Дверь распахнулась и на пороге показались двое местных парней, удивительно похожих друг на друга, хотя один был жгучим брюнетом, а другой — голубоглазый блондин.

Карин с тревогой глянула на адмирала.

— Не беспокойся, дорогая, это мои люди. В гражданскую войну в Испании оба были убежденными фалангистами, теперь склоняются, скорее, к демократии. Для меня же люди, попробовавшие обе крайности — самые надежные. Сейчас они удерживают моих преследователей на бензоколонке. И колеса им поменяют, и мотор переберут, — тут их фантазия неисчерпаема.

— Ну, скажи мне, что же теперь будет с Германией и ее союзниками?

— Знаешь, однажды мне в одном из западноафриканских заповедников показали стаю громадных диких кошек, рыскающих по саванне. Так вот, если одна из кошек, обессилев, начинала спотыкаться или, что еще хуже, падала без сил, вся стая накидывалась на нее и разрывала на куски. Вот сегодня Германия как никогда близка к такому трагическому финалу. Стая ее не пожалеет. По пути сюда я заехал на верфи на побережье, где строят подлодки по заказу Германии. Раньше меня приветствовал почетный караул, играл оркестр, не говоря уж о том, что в Мадриде меня непременно удостаивал аудиенции король. Сейчас же ко мне вышел цеховой мастер и заявил, что у руководства важное деловое совещание и меня принять не могут, после чего молча, не попрощавшись, удалился, не предложив даже чашки кофе. Запомни, мир не терпит слабых и побежденных. Допустим, со мной и фалангистами все ясно, а что ждет вас?

— Я не вправе давать советы, но предпочла бы пересидеть смутное время вне Германии. Рано или поздно все уляжется.

— Спасибо, мой дорогой друг, но такого места для меня в мире нет. А потому считаю правильным явиться к ответу добровольно, а не закованным в цепи.

Черноволосый и блондин допили кофе, громко брякнули кружками о стол и поднялись.

— Ну вот, моя дорогая, наше время истекло, — грустно улыбнулся адмирал. — Кланяйся папе, а если придется встретить моего заместителя где-то вне кабинета, передай ему, что все договоренности с моей стороны остаются в силе. Но — только если увидишься с ним в частном порядке. А сейчас я еду в Альхецирес, посмотрю, что там осталось от нашей резидентуры, в одночасье разгромленной нашим славным министром иностранных дел фон Риббентропом и его зятем — послом в Испании. Мы вложили уйму сил и денег, чтобы закрепиться на Гибралтаре, а он пустил все, извини, в навоз. И все, благодаря интригам и недальномыслию господ, сбившихся вокруг фюрера.

— А что сам фюрер?

Адмирал помолчал.

— Человек может находиться у власти не более двух выборных сроков. А потом жующие зубы стачиваются, зубы мудрости выпадают — или их приходится удалять, а глаза «замыливаются» и фокус зрения расплывается. Ах, ладно, будем прощаться. Счастливой тебе дороги!

Адмирал повернулся и зашагал к выходу.

Июль, как это часто бывает, выдался в Берлине душным. Домашние животные, не рискуя вступать в конфликт с людьми, и без того перепуганными катастрофическими сообщениями с фронтов и ежедневными разрушительными бомбежками с воздуха, предусмотрительно попрятались в отведенные судьбой уютные щели среди руин, надеясь на правило, что дважды снаряд в один и тот же окоп не попадает.

Обеденная церемония в Германии — такое же значимое событие, как и воскресная месса, также ограниченная четкими временными рамками.

Обычно адмирал довольствовался обедами, которые ему подавали в кабинет, изредка сам спускался в офицерскую столовую, которую называл кают-кампанией. На сей раз адмирал выбрал иной, неожиданный вариант, чем вызвал смятение у обслуживающего персонала. Адмирал позвонил и сообщил, что будет обедать дома.

Жизнь, однако, и тут внесла существенные поправки.

Едва адмирал занял обычное место в торце стола, зазвонил телефон. Горничная поставила перед адмиралом первое блюдо и сняла трубку.

— Господин адмирал только что приступил к обеду и просит вас позвонить позже.

Но ее попросили все же срочно передать трубку адмиралу.

Немцы — не англичане, для которых соблюдение обеденного ритуала безусловно важнее любых событий в мире, включая объявление войны, а потому обслуга дрогнула.

— Слушаю вас, — бодро начал говорить адмирал, но тут же умолк. Взяв себя в руки, он произнес уже совершенно иным голосом. — Вы с ума сошли! Кто же мог сподобиться на такую преступную низость? Англичане, русские? Во время войны это больше, чем удар в спину, это преступление против государства!