Александр Бубенников - Годунов. Кровавый путь к трону

Это было настоящее везение юного исследователя, я интуитивно чувствовал, что после матча и вечернего купания в Протве получу новую пищу для своих исторических поисков и историко-поэтических опытов. Такое же чувство азарта и исследовательского везения «юного следопыта» я ощутил ранее, за несколько лет до того футбольного матча в Борисове, когда обнаружил нечто потрясающе интересное в чулане родного можайского бабушкиного дома на Коммунистической улице. Это был исторический труд основателя и первого директора можайского краеведческого музея Николая Ивановича Власьева (1887–1938) «Можайск в его прошлом» в серой книженции с выцветшими страницами («Можайский уезд Московской области», московское издательство «Красный пахарь», 1925 г.), которую деятельный энергичный краевед подарил моей бабушке Анастасии Николаевне, заинтересовавшись судьбой ее деда, историка и поэта П. П. Филимонова, которому помещик-крепостник дал вольную задолго до отмены крепостного права, видя стремление абсолютно неграмотного юноши к получению образования и творческую жилку поэта, художника, историка. И получивший вольную мой прапрадед к двадцати с гаком годам обучился грамоте, продолжил образование, начал свою историческую, литературную, общественную стезю и так далее.

Краевед Власьев брал у бабушки все рукописи ее деда и фотографии Филимонова с его коллегами и друзьями из Суриковского кружка вместе со знаменитыми писателями и художниками конца XIX и начала XX века, интересовался его исследованиями по истории Можайска, его датировке, и древних «разбойничьих» и прочих кладов на земле Можайской… А в чулане нашего можайского дома в допотопном «доисторическом» сундуке, принадлежащем моему прапрадеду, мне досталось множество дореволюционных книг, включая польские, с историческими контурными и цветными картами, и куча потрепанных летописных страниц из томов «Ипатьевской летописи» без корешков, по всей вероятности, одного из первых изданий ПСРЛ под редакцией А. А. Шахматова. Потом я узнал, что польские книги были вывезены из Польши и принадлежали матери моего деда Василия Тимофеевича, моей православной прабабке Марии Васильевне (хорошо знавшей польский язык, с польскими и белорусскими родовыми корнями).

А еще в прапрадедовском сундучке была переписанная его рукой страничка из древнейшей северной летописи «Оповедь», хранившейся некогда в библиотеке Валаамского монастыря, где описано предание об апостольской миссии святого Андрея Первозванного с проповедью Евангелия, где он проходил некий город Голяд на пути из скифских южных областей в Новгород и Валаам: «Св. Андрей от Иерусалима прошед Голяд, Косог, Роден, Скеф, Скиф и Словен, смежных лугами, достиг Смоленска, и ополчений Скоф и Славянска Великого и Ладогу оставя, в ладью сев, в бурное вращающееся озеро на Валаам пошел, крестя повсюду, и поставлял по всем местам кресты каменные. Ученики же его, Сила, Фирс, Елисей, Лукослав, Иосиф, Косма, повсюду сделали ограды, и все посадники доезжали до Словен и Смоленска, и многие жрецы окрестились и капища Перуна и Велеса разрушили и уничтожили».

Из книги первого можайского краеведа Н. И. Власьева в крепкой памяти подростка-поэта к той знаковой встрече в Борисове на Протве, напротив валов крепости Царева городка, со студентами МГУ отложилось, что «строителями Можайска были голяди, тот неизвестный загадочный народ русской истории, который нашими историко-географами относился то к финскому, то к литовскому и который был, очевидно, не кем иным, как „гелонами“ Геродота». А из разрозненных листков Ипатьевской летописи, в унисон лаконичному туманному сообщению Власьева, в памяти отложилось, что «Победи Изяслав голядь». Самое удивительное, что на польских картах моей прабабки существовали и град Голяд, и заштрихованная территория племени голядь, с его столицей Голяд в верховьях реки Протвы недалеко от истока реки Москвы.

Но вместе с вычитанным в труде Власьева о деревянной святыне Николы Можайского Чудотворца: «Этим объясняется, пожалуй, гадательное происхождение на языческой Руси одного из гадательных фетишей русских – местной иконы Николая, вывезенной, видимо, голядями или сделанной ими самими», интуитивный природный факт существования Голяда-Можая в 1058 году призвал меня к написанию первого варианта «Баллады о голяди, Можае и Николе Можайском» на стыке 1950/1960-х годов. Эту историческую балладу я готовился в ударном порядке прочитать в самом конце моего выступления, после того, как выясню от студентов МГУ разъяснения по поводу «двух солнц» и «двух лун» в этой местности в 1248-м и 1600–1603 годах. Самое смешное и удивительное, что в написании первых пяти-шести строф подростковой баллады сыграл запретно-эротический оттенок словечка «фетиш» краеведа Власьева к деревянной иконе Николы Можайского.