Дэвид Кертцер - Похищение Эдгардо Мортары

Самый авторитетный католический отчет о первых встречах матери с сыном появился в иезуитском издании Civiltà Cattolica . Большой материал, опубликованный в ноябрьском номере, обозначил основные линии ответного нападения, которые будут задействованы в предстоящей битве со всеми силами — еврейскими, либеральными, антиклерикальными, — очернявшими (по мнению католиков) папу и церковь в связи с делом Мортары. Оборона опиралась на две линии. Одну из них (связанную с церковными законами и прецедентами) мы рассмотрим позже. Вторая имела прямое отношение к поведению Эдгардо и его отношению к родителям и к церкви. По версии Civiltà Cattolica , Эдгардо уже сделал однозначный выбор.

Критики обвиняли церковь в том, что она грубо попирает одно из собственных важнейших правил, точнее — одну из Десяти заповедей: ведь детей всегда учили чтить отца и мать. На это Civiltà Cattolica отвечала, что наставники Эдгардо никогда и не пытались внушить мальчику, что его родители не заслуживают уважения и любви. Превращение, случившееся с ним, как только он переступил порог Дома катехуменов, благодаря чудесному таинству крещения, было мгновенным, однако, как уверял журнал, «оно ни на капельку не уменьшило ни его любовь [к родителям], ни сыновнюю почтительность». Более того, когда в первые недели его пребывания в Доме катехуменов мальчика выучили читать и писать, первым делом он пожелал написать письмо матери (это было еще до ее первого визита), и подписался он под ним так: «Нежно любящий тебя сынок».

Разумеется, это не означало, что он хочет вернуться домой к матери: ведь тогда бы ему пришлось жить среди евреев, а этого он совсем не желал. Напротив, такая перспектива явно пугала его. «Он просил, чтобы его растили в христианском доме, — сообщала Civiltà Cattolica , — чтобы избегнуть тех соблазнов и, возможно, даже насилия, которые, скорее всего, ждали его под отчей крышей».

Выбор новой религии означал выбор новой семьи — или, быть может, наоборот. Избежав угрозы насилия со стороны родителей (ведь евреи не остановятся ни перед чем, если захотят помешать своему ребенку насладиться той духовной свободой, которую он уже вкусил благодаря крещению), Эдгардо обратился к новому отцу и новой семье: «Я крещеный, — сказал он с недетской мудростью и твердостью. — Я крещеный, и теперь мой отец — папа римский».

Далее в иезуитском журнале говорилось, что папа ответил теплой взаимностью на чувства мальчика. Он тоже видел в Эдгардо своего нового сына: «И его святейшество не замедлил с отцовской заботой ответить новому сыну, которого само провидение таким непредсказуемым образом послало большой католической семье». Папа поспешил позвать к себе мальчика-счастливца. Он ласково обнял его и «августейшей рукой начертал священный знак креста у него на лбу, а потом подвел к мальчику известного священника и попросил окружить его всяческой заботой в Доме катехуменов, как очень дорогого ему человека».

Для этого иезуитского журнала (как и для католической прессы по всей Европе) доказательством того, что церковь поступила правильно, было отношение Эдгардо к родителям. И не просто отношение — само его поведение наглядно демонстрировало истинность католической религии. Твердое желание ребенка «настоять на своем любой ценой», его «тихое стремление жить подальше от родни» можно было объяснить только вмешательством высшей благодати, божественным свидетельством того, что крещение действительно состоялось. Церковники показали мальчика множеству самых разных «важных особ из духовенства и мирян, сановникам и дипломатам», и все они беседовали с ним. Кроме того, церковь разрешила родителям часто навещать сына. «И во всех этих обстоятельствах, — докладывал журнал, — он ни разу ни на миг не дрогнул».

А вот если говорить о поведении родителей Эдгардо, то Civiltà Cattolica изобразила совершенно иную картину, нежели та, что описывалась в еврейской и либеральной прессе. Страдания Момоло и Марианны объяснялись вовсе не тем, что у них отняли сына, а их ненавистью к церкви. Журнал рассказывал, что страх, который испытывал Эдгардо при мысли о родителях, был отнюдь не беспочвенным. «Они действуют с такой отчаянной решимостью не столько потому, что у них на время забрали одного из восьмерых детей, — ведь у них дома осталось еще семеро, — сколько потому, что их сын достался католической церкви».

Автор-иезуит рассказывал, будто сам разговаривал с Эдгардо через несколько дней после его первого свидания с матерью в Доме катехуменов. Мальчик признался, что эта встреча очень взволновала его. Обнимая его, мать заметила у него на шее медальон с изображением Пресвятой Девы Марии. Она очень разозлилась и сорвала медальон. Эдгардо оторопел, но из почтения к матери ничего не сказал. Но он будто бы сказал своему посетителю-иезуиту: «Я только твердил про себя: „Я христианин милостью Божией и христианином желаю умереть“».