Александр Малышев - Ветры Босфора

Николай любил видеть, как возбуждает в людях страх. Но любил и быстрые переходы в себе от гнева к ласковым словам и теплому взгляду.

Он принудил себя улыбнуться.

- А все-таки вы нахальны, Казарский! И я теперь понимаю, почему так не повезло капудан-паше при встрече с вами!

Заканчивая аудиенцию, пообещал:

- Я отдам распоряжение князю Меншикову, чтобы обмен пленными произошел на борту «Меркурия».

Из работы «ОПИСАНИЕ ДЕЙСТВИЙ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА В ПРОДОЛЖЕНИИ ВОЙНЫ С ТУРЦИЕЙ В 1828 И 1829 Г.Г.

«На траверзе Инады сошлись на rendez-vous два корабля, неприятельский и наш, бриг «Меркурий». С борта «Меркурия» 70 пленных турок перешло на борт своего корабля. С борта турецкого судна 70 пленных русских перешло на борт «Меркурия». Это были все, кто остался в живых из команды фрегата «Рафаил» без малого в двести человек. Среди них был и бывший командир бывшего «Рафаила» С.М. Стройников».

….

1830 г. июля 6-го. По Высочайшей конфирмации лишен чинов, орденов и дворянства, и назначен в Бобруйскую крепость в арестантские роты.

Но к расстрелу приговорен не был. Не этого ли добивался испросивший аудиенцию у непредсказуемого в гневе Николая Казарский?

К расстрелу Черноморский флот приговорил фрегат «Фазли Аллах» - «Дарованный Аллахом». За фрегатом охотились.

Рыжий англичанин лейтенант Слэд, будущий Мушавер-паша, опубликовал в свое время свои записки «Пассажир на адмиральском судне». Он был на борту «Реал-бея» уже 5 июня 1829 года. Слэд видел, турки сняли фигуру Рафаила с форштевня. «На шеке, - пишет Слэд, - вместо ангела, посажен был ананас. (Мусульмане не разрешают себе изображения людей и, тем более, своих святых, считая, что сотворение лика человеческого, тем более лика святого, подвластно только Богу. Ананас - сладкий дар аллаха). Говорили Ахмет-паша и лейтенант Слэд о бое «Селимие» и «Реал-бея» с бригом. «Капитан-бей бесился, рассказывая мне этот случай, - пишет Слэд. И приводит слова Ахмет-паши: «Заяц был в моих руках, но собаки мои испугались собственного лая: при первом пролетевшем ядре бросили орудия!»

Кличка «Ахмет-попуджи» («Ахмет-сапожник») сопутствовала Ахмет-паше до могилы.

Сжег фрегат, бывший «Рафаил», двадцать четыре года спустя в Синопском бою Нахимов. Корабли его эскадры обрушили ужасающий огонь на одряхлевший корабль. И не прекратили обстрел до тех пор, пока не убедились, что пожара на нем нельзя потушить.

Флигель- адъютант Казарский личные поручения царя выполнял. И не раз. Но никогда не бывал в числе дежурных по Зимнему, сопровождающим прибывших к государю людей до дверей его кабинета. Никогда не скакал с пакетами от государя к главному командиру Черного моря и портов и с пакетами главного командира к государю, загоняя лошадей, разбивая в кровь лица ямщиков. В тридцатом году Казарский был командирован в Англию, где «знакомился с королевским флотом». Памятная командировка! Вернулся, возбужденный виденным. В сильном беспокойстве за судьбу флота. Подает «Записку» императору, полную конкретных, дельных, справедливых и прямо-таки провидческих суждений: в английском кораблестроении -смена эпох. Называть паропарусные фрегаты «самоварами» (а так их называл даже капитан-лейтенант Нахимов!) - ничего не понимать. У паропарусного флота преимущества перед парусным несомненные.

Эти провидения - когда Россия с победой. Побежденной Турцией смиренно подписан Адрианопольский мирный договор. Греция получает свободу, добытую русским оружием. Можно бы и не досаждать государю размышлениями об отставании…

В тридцать втором году Казарский уже капитаном I ранга «прошел по рекам, переволокам и озерам из Белого моря до Онеги», надо полагать, разведывая водный путь, который бы - при строительстве каналов, - мог бы соединить северные моря и Балтику.

В тридцать третьем, когда вновь запахло порохом, флигель-адъютант в Одессе. «При генерал-губернаторе». «Готовит корабли десанта».

То есть всегда выполнял поручения, где требовались знания и опыт боевого командира.

Татьяна Герасимовна Воздвиженская, словно отшельница в скиту, затворилась в своем особнячке на Малой офицерской. Никуда не выезжала и мало кого принимала: жену штабс-капитана Клепикова, Антонину Ефимовну, да Казарского. Дуняшка открывала дверь Казарскому и, осторожная, как чуткий зверек, оглядываясь, шептала: у барыни Антонина Ефимовна, опять раскладывает карты и опять сулит барыне очень, очень много детей; все считает и никак не может пересчитать всех по головкам червей. Дуняшка стала прехорошенькой, заневестилась, собралась замуж за подшкипера адмиралтейства. Барыне жалко было расставаться с ней, и она готовила ей хорошее приданое.