Владимир Коломиец - От Терека до Карпат

А потом в это дело вмешалась сестра Глаша. Позадумалась, пригляделась и тотчас определила характер Алексеевой хвори. А так как с Наташей они были подружки, то вскорости и лекарство было обнаружено. И вот на Николу, когда возвращались из церкви, Глаша отозвала его в сторонку из ватаги парней, коротко объяснила и рукой подтолкнула:

– Иди, ждет тебя.

За амбаром у Скориковых стояла Наташа, нарядная, пригожая, словно майский цветочек. В праздничной кофте, в сапожках шнурованных с монистом на шее, с желтым расшитым платком на голове. Голубые глаза ее, как два омута, манили и, похоже, смеялись, а пухлые губы и щеки были стыдливо прикрыты концом головного платка.

Постояли, успокаивая сердцебиение, и, не сказав ни слова, пошли.

По дороге разговорились помалу, и стало полегче. А когда нечаянно взялись за руки, стало и совсем хорошо. Очнулись на берегу Терека, оглянулись на станицу и вдруг засмеялись оба неизвестно чему.

Оттуда с колокольни храма Архистратига Михаила падали и катились по-над берегом торжественные звуки праздничного благовеста.

Алексей споткнулся и в недоумении замер. Точно такой же звон катился и сейчас со стороны станицы.

– А это что еще за представление? – задали друг другу работающие в поле и, не находя ответа, оставив работу, обгоняя друг друга, двинулись в станицу.

– Война… – разнеслось вскоре по станице. Черной тучей нависла над станицей эта весть.

Срочно собрался казачий сход.

«От наместника на Кавказе к казакам Терского казачьего войска, – начал зачитывать обращение атаман. – Государь император высочайше повелел объявить Терскую область на военном положении». Нет сомнения, что казаки-терцы, услышав это объявление, задумались, что оно значит.

«Сим дается знать, что хотя война началась на западе, но скоро может разгореться и на юге, ибо враг наш не оставляет злого намерения, воюя с нами, натравить на нас, православных, турок.

Зная, что терцы – народ смышленый, бесстрашный и всегда отважный, я надеюсь, что вы с божьей помощью, не дадите врагу пользоваться нашими трудами».

Слушавшие углубились в себя, но каждый в это время думал о своем, о чем-то тайном, только ему понятном.

– Да, не случайно ворожейка ходила и говорила, что скоро быть войне, – вспомнил кто-то из казаков.

– И откуда она взялась, эта война? – вторил ему другой.

– Как не везет России! – слышалось в толпе. – Во сколько миллионов японская война обошлась, а эта во сколько? Когда же им придет конец, войнам этим!

– Побьем и этих супостатов, куда они денутся! – восторженно произнес молодой казак, на что старый казак Егор Дзюба ответил:

– Побьем-то побьем, а сколько еще казачьих жизней заберет эта война.

– Война ожидается серьезная, – в подтверждение словам Дзюбы сказал атаман. – Мне кажется, всех подберут, без разбору, окромя детей и стариков старых.

– Когда собираться? – спросили атамана, на что он ответил:

– Срок не указали. А приказали готовить две сотни.

Не знал тогда и атаман, что станице придется проводить на войну три присяги: две на турецкий фронт и одну – на германский.

И разговор продолжился.

– Да, много нашего брата понадобится, – проговорил кто-то. Атаман вспыхнул:

– Эх вы, станичники! А кто же царя будет защищать, кто честь России поддержит?

– Эвон куда замахнулся! – в один голос произнесли сразу несколько казаков.

– За нашего царя сам Бог хлопочет – разве мы отстранимся.

Атаману это понравилось, и он, улыбаясь, сказал:

– Полно хмуриться, казаки! Вспомним лучше о былом.

– Сколько ни живи, а два века не проживешь, – не к месту вставил кто-то, на что старый казак сказал:

– Умрем все, да не в одно время.

Сказал и прослезился. Наверное, просрочил он свой век на земле. Полой водой сошли с жизни все, кто служил с ним: кто был для него примером и для кого был он.

– Война, война, – тихо произнес он. – Жизнь прожил, а за ней и мирной жизни почти не видал. Куда только не закидывала судьба терского казака! Где его только не было?

И он стал вспоминать турецкую войну и войну недавнюю – японскую. Русско-японская война осталась в народе почти неизвестной. Неуспехам русского оружия сильно радовалась российская социал-демократия, и, стало быть, измена Стесселя и нерешительность Куропаткина стали главными моментами происшедшего.

Подвиг народа был забыт. А жаль. Те же японцы, празднуя победу под Цусимой и Мукденом, никогда не забывают упомянуть о доблести русского солдата, подчеркивая тем самым весомость своих успехов.