Владимир Коломиец - Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое

– Не с градом ли? Что-то холодит, – встревоженно спросил Егор у отца.

– С градом ли, с бурей ли, будет нехорошо.

Туча стала быстро сгущаться, расти, клубиться. На ней начали возникать какие-то седые башни, черные трубы с дымными кольцами. Вдруг она забормотала глухо и грозно.

– Надо поторопиться, а то застанет, – предупредил атаман. И они пустили лошадей в намет.

Туча глухо, предостерегающе заворчала, напомнив о себе. Солнце еще не зашло, но туча стала его заслонять, и вокруг быстро стало темнеть. Сверкнула молния. Предшествуя грозе, налетел ветер. Он пригибал к земле траву, цветы, расшевелил деревья. Терек, к которому они вскоре подъехали, вспенился, отражая отблески молний. Раздался треск грома. Один, другой… Сильные порывы завихрили все вокруг, да так, что стало трудно двигаться. Но это продолжалось до тех пор, пока не полил дождь. Ветер сразу стих, как будто ему намочили крылья. Дождь хлынул прямой, ливневый. Казаки сразу же промокли, но хода не сбавили. Небольшая речушка Деменюк вместо ручья теперь бушевала рыжим пенным потоком. Он нес траву, кустарник, вырванный с корнем, солому, какие-то доски. Егор сходу попытался перескочить бурлящую речушку, но отец придержал его.

– Стой, сынок, не торопись – берега сейчас коварны. Смотри, с каким шипением они погружаются в пенную воду.

И действительно, обваливающиеся берега словно предостерегали их. Они отъехали в сторону и, найдя более мелкое место, проскочили речку.

– Ну, вот мы и дома! – в сердцах произнес атаман, когда они, выстроясь в цепочку, въезжали в станицу.

А дождь лил, не переставая. Сверкали молнии, сгущая тьму…

В радостном, но беспокойном ожидании летели дни в станице. В конце месяца горными потоками опять вздуло Терек, и потонули его берега. Лес по-над станицей залило как никогда. Казалось, вот-вот и верхушки потонут. Но это продолжалось недолго. Вскоре разлив спал. Из воды то тут, то там торчали кусты, куги, коряги, стволы деревьев. А по-над берегом стали просматриваться зеленые полянки, жадно ловившие солнечное тепло после долгого пребывания под водой.

В эти дни освобожденный от службы Григорий, закончив дома хозяйственные дела, уходил на реку. Он садился на ствол поваленной ивы, у кромки песка, полого уходившего под воду, и предавался размышлениям. Сухой, ободранный ствол, на котором он сидел, поблескивал на солнце, будто отлит из металла. Глядя на него, Григорий вспоминал: эта ива когда-то была любимым местом его свиданий с Машей. Она надежно прикрывала их от посторонних глаз. Она росла на самом краю Терека, и ее ветви свисали до самого берега. Идя на свидание, он поднимался к иве по пригорку от реки, а Маша спускалась туда по заросшей давней тропинке, протоптанной конями. Бывало, разлученные на много дней, истомленные тревожным и нетерпеливым ожиданием, они стремительно обнимались под этим деревом и, безотчетно поддаваясь обоюдному влечению, целовались. Лунный свет падал на их сближенные лица и радостно терялся в сумеречной темноте. Положив беспокойную руку на ее крепкое горячее плечо, он рассказывал ей о службе, о домашних делах. Однажды он упомянул о том, что отец намекнул о женитьбе.

– Ну, и женись, Гриша, станешь семейным, – тихо тогда сказала Маша и запнулась.

– На ком? На тебе, да? Ты как… – только и успел проговорить он ей. Маша не дала ему договорить. Она прильнула к нему губами, без робости падая на мягкий ковылек, и с тихим радостным удивлением ответила:

– А на ком же еще? Ты давно мой!

– О чем вопрос, Машенька! Я тоже давно решил.

Он попытался расстегнуть ей кофточку, но она резко отдернула его руку и протестующее сказала:

– Не смей трогать, я глупая, а ты? – И она всхлипнула. У него тогда сжалось сердце горячим комочком. Он осторожно обнял ее, а она, притихшая, не отстранилась, но потребовала:

– Гриша, скажи своим, пусть присылают сватов.

– Обязательно скажу, родная, – взяв ее за руки, пообещал он.

А в это время бледно-розовый осколок луны, повисшей над Тереком, заслонила набежавшая из-за гор тучка и прикрыла шелестящую иву легкой, дрожащей на свету тенью. Неожиданно смолкла трель сверчков. Налетел горный ветерок и хлопотно качнул верхушки деревьев. А они, забыв обо всем на свете, сидели рядышком и целовались еще горячей, чем накануне. Маша в тот вечер ушла первой, взяв с него слово, что он пойдет следом за ней и непременно расскажет о своих намерениях отцу. Свою же мать она еще утром посвятила в эту задумку.