Армен Гаспарян - Революция 1917 года. Как это было?

Если не считать французов опереточных, вернее, их алжирцев в Одессе… британцы и японцы очень сильно отличились в части уничтожения…

Г. Саралидзе:Уничтожения, казней…

Д. Куликов:…и казней. Жертвы были, и довольно большие, от присутствия этих гостей незваных.

Г. Саралидзе:То есть они сыграли на руку, получается?

А. Гаспарян:В определенном смысле да. Агитация стала работать именно на этот вектор: «Что, вам мало тут собственной буржуазии, вы еще сюда со всей Европы зовете?»

Г. Саралидзе:Я напомню, 14 государств принимали участие в интервенции так или иначе.

А. Гаспарян:И когда белые офицеры, например, на Юге, приходили в какой-то город, им мужички задавали вопрос: «Ребята, а вы за что воюете, собственно?» – «Ну как, мы воюем за единую великую неделимую Россию». – «А что это в вашем понимании? Это Франция? Англия? Румыния? Польша?» – «Нет, конечно». – «А за что вы тогда воюете?» Никто не мог ответить.

Этот вопрос нокаутировал фронтовое офицерство, потому что они не могли объяснить, за что действительно воюют. Политической цели нет.

Д. Куликов:Никто же к восстановлению монархии не призывал.

А. Гаспарян:У нас единая великая неделимая Россия. А у вас немцы, англичане с французами…

Г. Саралидзе:Японцы.

А. Гаспарян:Полный интернационал собрали – это что? Единая неделимая Россия? И все, люди уходили в глубокой депрессии. «Вы будете решать земельный вопрос?» Они вообще об этом не задумывались! Они описывают это замечательнейшим образом: «Мы шли в атаку, совершенно не понимая уже, за что мы воюем». А самое главное – с кем? По идее, русские офицеры должны были пойти и вышибить немцев из Киева, а этого не происходит, потому что другая стратегическая цель. Большевики все это показывали в своей агитации, как только ею стали заниматься два человека – я имею в виду, прежде всего, Троцкого и его заместителя в Реввоенсовете Склянского, чья роль в разгроме белого движения до сих пор отрицается, хотя, не будь этого человека, я думаю, что многого достичь не удалось бы. Повезло красным, у них были люди, способные работать по 19 часов в сутки без сбоев. Они, конечно, все это использовали в пропаганде, стали объяснять: «Мы воюем не только за то, чтобы построить первое в мире государство рабочих и крестьян, но и потому, что это наша земля исторически. Не должно здесь быть ни японцев, никого».

Ну и апогеем политического романтизма, я считаю, стал Приамурский земский собор, который постановил, что вся власть в России должна принадлежать династии Романовых. При этом охраняется власть этого собора, по сути, японцами. Даже у любого нормального монархиста возникнет вопрос: «Ребят, всё ли мы делаем правильно?»

Д. Куликов:В нашей истории был Лжедмитрий, смута с поляками. В этом смысле большевики были ополчением Минина и Пожарского.

Февральская революция, потом приказ № 1, когда были введены солдатские комитеты, когда честь можно было не отдавать… «Так это ж не большевики всё сделали! – говорят офицеры. – Это же вы! Временное правительство, вы это всё сделали! Армию разрушили вы, до всяких большевиков!»

Г. Саралидзе:На самом деле все видели, что разложение армии происходило как раз после Февраля.

Д. Куликов:Очень интенсивное.

Г. Саралидзе:Интенсивное, да.

А. Гаспарян:Они в четыре месяца уложились.

Д. Куликов:При этом надо было еще так называемое наступление 1917 года организовать.

А. Гаспарян:Ну вот как раз у нас сейчас столетие этого самого наступления.

Д. Куликов:Ну да, офицеры-то всё это видели. Это же люди образованные. Они могли сказать, кто на самом деле Россию развалил.

Г. Саралидзе:Кстати, в литературе это нашло отражение в великих произведениях. Сейчас можно и Шолохова вспомнить, как раз эти события…

Д. Куликов:Есть Толстой с…

Г. Саралидзе:…с «Хождением по мукам». Ну и у Шолохова в «Тихом Доне» тоже и разложение армии, и разложение офицерства, расхождения в понимании того, что происходит, очень хорошо показано.

А. Гаспарян:Точнее, чем Деникин в «Очерках русской смуты», это невозможно описать. Он подробнейшим образом рассказывает о крахе всего, чего только можно, начиная с февраля 1917 года.

Г. Саралидзе:У Шульгина, кстати, тоже есть.

А. Гаспарян:О, Шульгин… понимаешь, мы не хотим, к сожалению, читать Шульгина. Да, у нас вышла наконец-то книга «Украинствующие мы», я думал, что хоть сейчас прочтут и осознают, и опять этого не случилось, поэтому чего тут просить, чтобы читали «1920 год» или «Дни».