На мгновение на лице ведуна выразилось удивление, но он тотчас же оправился и, радостно блестя глазами от предвкушения хорошей получки, спокойно спросил:
— Так тебе погадать?
— Да.
— О чем? Полюбит ли тебя красна девица, будешь ли богат, будет ли царь-осударь к тебе милостив?
— Просто о судьбине, какова будет, что впереди меня ожидает.
— Можно… — протянул ведун, — Трудненько это, но ты меня не обидишь, вознаградишь как следует… Того ради можно и потрудиться. Обожди малость!..
Знахарь кряхтя поднялся с лавки, — кот остался сидеть у него на плече, — поставил на стол глиняную чашку и налил ее водой, потом достал пучок длинной сухой травы.
— Молчи теперь, боярин, слова не пророни: вымолвишь что — не удастся гаданье, и худо с тобой и со мной приключиться может, — сказал знахарь и, зажегши траву от пламени лучины, стал держать траву над чашей.
Пепел падал в воду. Трава медленно горела, наполняя комнату удушливым дымом.
Годунов — этот ночной посетитель был он — чувствовал, что у него начинает кружиться голова. Непонятная слабость овладела им. Как сквозь сон, он видел, что Кузьмич, хитро посматривая своими маленькими подслеповатыми глазками, дует на него этим сладко-удушливым дымом. Он хотел шевельнуться, хотел крикнуть на ведуна и не мог от той странной апатии, которая им овладела — лень было пересилить себя. Он точно засыпал; туман застилал его зрение…
И вдруг разом рассеялся туман, точно пелена упала с глаз правителя.
Он увидел большую сводчатую комнату…
Видел так ясно, что готов был принять за действительность, если б остаток сознания не шептал ему, что это только неожиданный, непонятный сон, наваждение колдовское.
Комната озарена сиянием свеч в высоких подсвечниках, стоявших у темного гроба, полуприкрытого покровом. Молодая, прекрасная женщина в отчаянии заломила руки и смотрит полными слез глазами на гроб. Борис узнает ее — это его сестра, царица Ирина. Узнает он и того, кто лежит в гробу. Ему виден острый профиль изжелта-бледного лица мертвеца — это царь Феодор…
Точно всколыхнулась комната и исчезла, и на месте ее новая картина.
Ярко залита солнцем огромная площадь. Гудит многотысячная толпа… И вдруг смолкла… «Царь идет!».
Вот и царь, окруженный боярами. Среди них виднеется и Василий Шуйский со своим морщинистым некрасивым лицом.
Золотом горит на солнце царский наряд. Как дивно сверкают на Мономаховой шапке самоцветные камни! Прекрасен царь в этом наряде. Трепетно бьется сердце Бориса — в этом царе он узнает себя!..
Та же площадь и так же ярко залита солнцем, такая же многотысячная толпа на ней. Но не гудит радостно московский люд. На царя — на него, Бориса — никто и взгляда не кидает: все угрюмо уставились на что-то вдали. Смотрит туда и царь.
Там виднеется что-то диковинное, никогда прежде не виданное, будто бурлит какое-то море, но не синее, а темное, зловещее… Быстро катятся волны. И видит Борис, что эти волны красного цвета, что это — кровь…
Ужас объемлет его. А волны все ближе да ближе… Поднялся огромный вал, покрытый алою пеной: прольется на город — потопит и люд весь, и самого царя.
Жалобный вопль вырывается из толпы, громок он, но еще громче ропот кровавого моря. Вал вздымается все выше и выше, уже солнце не видно за ним…
Очнулся правитель. Перед ним стоит Кузьмич, плещет ему в лицо холодной водой.
Годунов обвел избу недоумевающим взглядом:
— Где я?
— Хе-хе! — рассмеялся старик. — Да у ведуна, у Кузьмича. Ну что, узнал ли судьбу?
— Узнал, — глухо ответил Борис.
Мысль его уже работала ясно, слабость быстро исчезла, только легкая тяжесть осталась в голове. Ему жутко стало оставаться в избе знахаря.
— На, получи за труд… — промолвил он, опуская руку в карман шубы за деньгами. Но карман был пуст, другой тоже.
Кузьмич с усмешкой смотрел на него.
— Не хлопочи, боярин, я уж взял себе за гаданье, хе-хе! — прошамкал он.
— Как же ты смел? — сурово заметил Борис.
— А не все ль равно? Тебя ж от труда избавил.
Правитель махнул рукой, проворчав:
— Ну, богатей с этих денег, старый хрыч, тать ночной! — и приподнялся с лавки.
— Постой, Борис Федорыч! — назвал его по имени старик. — Как бы тебя котик мой не поцарапал!
Годунов взглянул на кота; он сидел наежившись на плече знахаря, готовясь прыгнуть на правителя.
— Умный он у меня котик, ласковый! Меня, старика, никому в обиду не даст: чуть что — прямо в глаза он ворогу моему вцепится… даже тебе, не глядя, что ты первый на Руси после царя… Известно, зверек-дурачок, где ему званья разбирать? — говорил ведун, гладя кота.
Читать дальше