Сьюзен Зонтаг - Поклонник вулканов

И вот все эти запахи и ароматы, приятные и отвратительные, благоухающие и вонючие, хлынули на нее, обволакивая и проникая в каждую частичку мрамора, из которого ее сотворили. Если бы она могла, то трепетала бы от наслаждения, но, к сожалению, она не была наделена способностью не только двигаться, но даже шевелиться и дышать. Таким уж оказался тот человек, который стал обучать и пробуждать Диану, определяя, какое чувство оживить в ней в первую очередь, и делал он все это осмотрительно, с оглядкой, не желая сотворить все сразу, а вполне удовлетворяясь идеей создания неполноценного существа, но все же остающегося прекрасным.

(Невозможно представить себе мир, в котором сосуществовали бы одновременно женщина-ученый и, скажем, великолепная статуя Ипполита [10] Сын Тезея Ипполит, страстный охотник, поклонялся лишь одной Артемиде (и римской мифологии Диана). , то есть, вернее, статуя великолепного Ипполита.)

Итак, богиня охоты обрела пока только способность воспринимать запах, и он остался внутри ее, не вырываясь в пространство, но уже начал отсчет времени, потому что за первым запахом последовал другой, забивая первый. А время — это вечность.

Возможность ощущать запахи, только одни запахи, означает, что статуя уже стала существом, обладающим обонянием, и уже потому хочет ощущать как можно больше запахов (а ее сильное желание вечности означает бесконечность). Но запахи и ароматы имеют свойство улетучиваться и иногда исчезать совсем (причем некоторые чрезвычайно быстро, хотя кое-какие потом возвращаются). А когда статуя чувствует, как запахи постепенно слабеют и сходят затем на нет, тогда она мечтает о том, как снова возвратить их восприятие и сохранить внутри себя, чтобы уже никогда больше не упустить.

Ну а позднее возникло пространство, правда, пока еще внутреннее пространство, так как Диана пожелала получить возможность сохранять всевозможные запахи и ароматы в различных частях своего мраморного тела: собачью вонь — в левой ноге, аромат гелиотропа — в локте, благоухание свежескошенной травы — в низу живота. Она дорожила приобретенными запахами и лелеяла мечту собрать все запахи, которые только есть на свете. Богиня почувствовала боль от плохого запаха, ну, не боль, конечно (если выразиться точнее, то неудовольствие), поскольку ничего не знала о понятиях «хороший» и «плохой» и не могла вообразить это весьма существенное отличие (любой запах хорош, ибо он лучше, чем отсутствие такового), а какое-то неприятное чувство от утраты запаха. Любое наслаждение (а она искренне наслаждалась всеми запахами, которые только улавливала) порождает переживание и опасение за возможную утрату его. И богине надо было стать коллекционером запахов, но она не понимала и не знала, каким образом достичь этого.

Прошло еще какое-то время. Зима. У подножия Апеннин король устроил очередную бойню диких животных. Звонят рождественские колокола. К Кавалеру заявились важные английские путешественники. Возобновилась его переписка с научными кругами. Кавалер снова принялся совершать вместе с Кэтрин походы на Апулию [11] Апулия (Салентина) полуостров на Ю.-В. Италии, часть Апеннинского полуострова. и смотреть, как там ведутся новые раскопки. Начались их зимние еженедельные концерты (хотя Кэтрин и чувствовала недомогание). Вулкан, весь покрытый снегом, слегка рокотал и курился. В коллекции картин Кавалера, где большинство творений бесспорно принадлежало кисти выдающихся мастеров, теперь появилось несколько десятков работ молодых художников из Неаполя. Картины, написанные гуашью и маслом, изображали вулкан и местных жителей, резвящихся на природе в ярких костюмах. Стоили они довольно дешево (цена мерилась по размерам полотна в метрах или в ладонях) и висели в коридоре, ведущем в его кабинет. Он побывал в кафедральном соборе на богослужении и демонстрации чуда, во время которого из мощей святого — покровителя этого собора — сочится кровь. Такие богослужения проводились регулярно, дважды в год, и на них должна была присутствовать вся местная знать. Мощи этого святого весьма почитались в городе, Кавалер же считал их главным предрассудком горожан. Однако подобные вещи интересовали его, и он договорился о встрече со знаменитой прорицательницей и гадалкой Эфросиной Пумо.

Все выглядело так, как Кавалер и представлял себе с самого начала. На узенькой петляющей улочке стоял полуразрушенный каменный домишко с разбитой дверью и непонятной надписью на ней. Комната гадалки оказалась мрачной, низенькой, душной и влажной, с побеленными стенами и закопченным потолком. Высокие свечи стояли рядом с подносами для жертвоприношений, в камине над разведенным огнем висел котел, кафельный пол был устлан соломенными циновками, в углу лежала черная собака, с ожесточением вынюхивающая и выгрызающая что-то у себя на брюхе.