Дмитрий Дмитриев - Император-отрок. Историческая дилогия

Марусю с большим трудом оторвали от мужа и, как мертвую, в беспамятстве понесли в ее горницу.

Вся майорская дворня вышла проводить молодого боярича. Левушка, несмотря на свое краткое пребывание в усадьбе дяди, сумел снискать между дворовыми любовь и преданность себе, а потому, когда его заковали в цепи и посадили с солдатами в телегу, послышался громкий плач с причитаниями дворовых баб.

Телеги с офицером, Храпуновым и солдатами съехали со двора и скрылись из глаз, а старый майор все продолжал стоять на крыльце; он так ослабел от горя, что не мог стоять без посторонней помощи: его поддерживали под руки двое здоровых парней.

– Батюшка-барин, не изволишь ли в горницу идти? Да прилег бы, твоя милость, отдохнуть, – соболезнуя горю своего старого господина, сказал ему один из парней.

– А племяша увезли? – тихо спросил Петр Петрович у дворового.

– Увезли, батюшка-барин, – со вздохом ответил тот.

– Увезли, увезли. Разлучили! Звери, а не люди. Проклятья вы достойны. Я сам поеду в Москву, паду к ногам матушки-царицы и буду слезно просить у нее милости и правды! Да, да… Я завтра же поеду. О Господи, какое горе… какая беда! – крикливым голосом проговорил секунд-майор. – А что племянушка, сердечная моя?

– Все без памяти лежит, ровно мертвая!

– Сразу двоих погубили! Да обрушится кара Господня на ваши головы, погубители! Я завтра же в Москву поеду суда искать и правды! – громко сквозь слезы проговорил Гвоздин и приказал вести себя в горницу.

Храпунова арестовали, во-первых, за то, что он находился в близкой дружбе с опальным князем Иваном Долгоруковым, а во-вторых, за его побег из острога.

Как уже сказано, императрица Анна Иоанновна спрашивала о Храпунове и сожалела, когда ей доложили, что он неизвестно где находится. Когда же князю Алексею Григорьевичу Долгорукову с семьей, а также и князю Ивану указано было немедля из подмосковной усадьбы Горенки выехать в отдаленные усадьбы, тогда недоброжелатели опальных Долгоруковых принялись за их родичей и за близких к ним людей. Вспомнили и про дружбу князя Ивана с бывшим флигель-адъютантом Храпуновым, и было приказано разыскать и арестовать его, а там, где его найдут, произвести самый строгий и тщательный обыск.

Сыщикам поручили разыскать Храпунова как «подозреваемого в сообщничестве с Иваном Долгоруковым». Один из сыщиков, узнав, что у Левушки есть дядя, безвыездно живущий в своей усадьбе Красная Горка, под видом странника отправился туда и от мужика Вавилы разузнал всю подноготную. С этими сведениями он поспешил в Москву, и на другой же день за бедным Левушкой был послан офицер с солдатами, чтобы арестовать его.

Храпунов в кандалах, как важный преступник, был привезен в Москву и посажен в каземат острога.

К этому же времени пали и Долгоруковы. Гроза подобралась к ним нежданно-негаданно. Восьмого апреля 1730 года появился указ сенату со следующим неопределенным началом: «Известны мы, что в некоторых губерниях губернаторов нет; того ради…» Назначались губернаторами следующие Долгоруковы: князь Василий Лукич – в Сибирь, князь Михаил Владимирович – в Астрахань, а князь Иван Григорьевич – в Вологду воеводою. На другой день появилось два кратких указа. Первым назначался воеводою, даже без указания куда именно, другой брат князя Алексея Григорьевича, князь Александр Григорьевич Долгоруков, причем город для воеводства предоставлялось определить сенату. Вторым указом ссылались в их дальние деревни отец князя Ивана, Алексей Григорьевич, со всеми его детьми, следовательно, и Иван Алексеевич, и дядя его князь Сергей Григорьевич с семьей. В тот же день всех Долгоруковых допрашивали «о завещательном письме Петра II» [3] Древняя и новая Россия. 1879. Т. 1. .

Князю Ивану было под страшной угрозой смертной казни предложено объявить самую истинную правду. Иван Долгоруков собственноручно написал, что ни о какой духовной или завещательном письме или проектах его никогда ни от кого не слыхал. Это отрицание было для князя Ивана единственным средством к собственному спасению.

Положение князя Ивана наравне со всеми Долгоруковыми, а также и положение его невесты графини Шереметевой было ужасно тягостно со дня смерти императора-отрока Петра II. О своем положении и о состоянии своего духа Наталья Борисовна сама сообщила в своих записках следующее:

«А между тем всякие вести ко мне в уши приходят. Иной скажет – в ссылку сошлют, иной скажет – чины и кавалерии отберут. Подумайте, каково мне тогда было, будучи в шестнадцать лет? Не от кого руку помощи иметь и не с кем о себе посоветоваться; а надобно и долг и честь сохранить, и верности не уничтожить. Великая любовь к нему, князю Ивану, весь страх изгонит из сердца, а иногда нежность воспитания и природа в такую горесть приведут, что все члены онемеют от такой тоски. Куда какое злое время! Мне кажется, при антихристе не тошнее того будет. Кажется, в те дни и солнце не светило; только и отрады мне было, когда его, князя Ивана, вижу. Поплачем вместе и так домой поедем. Куда уже все веселья пошли! Ниже сходства было, что это жених к невесте ездит».