Стивен Прессфилд - Последняя из амазонок

Он повернулся к Муравью, Филиппу, отцу, Дамону и другим участникам первого похода.

— Наша флотилия находится у того же побережья, где вы с Тесеем плавали двадцать лет тому назад. Прошу вас, выйдите вперёд и расскажите нам о том путешествии. Когда именно оно происходило? С какими целями было предпринято? Что случилось, когда вы добрались до родины амазонок? И чем может быть полезен для нас ваш опыт?

Первым откликнулся Формион, прозванный Муравьём, тот самый, который спас жизнь Дамона у Адской реки. Его рассказ о безжалостной жестокости женщин-воительниц поверг всех в ужас. В том же духе выступил и видавший виды конюх по имени Аристократ. Потом настал черёд Филиппа, бесшабашного малого, великолепного наездника и близкого друга Дамона. Прежде всего он назвал своё прозвище, Услада Лона, которым наградили его в Амазонии, когда узрели, сколь велико его мужское достоинство.

— Эти дикарки пришли в восторг и готовы были на всё, лишь бы мой «пёс» начал шнырять у них между ног, — похвалялся Филипп, и воины встретили его слова дружным гоготом.

Основательно накачавшись измаром, тёмным фракийским вином, он решил успокоить боевых товарищей, да и у тех после третьей, а особенно четвёртой чаши недобрые предчувствия стали вытесняться волнующими надеждами. Возможно, впереди их не ждут никакие сражения, кроме любовных, а отбиваться им придётся не от стрел и копий, а от поцелуев? Подобные предположения мужчины встречали с буйным восторгом.

Рассказывая о сообществе степных воительниц, Филипп не преминул сравнить их с кобылицами: они тоже не знают брака и спариваются не весь год подряд, а лишь в определённое время, но зато с кем попало. Соседние племена собираются к ним на всеобщую случку (так выразился Филипп), и празднество похоти продолжается без перерыва около двух месяцев.

— Однако, парни, — поостерёг он своих слушателей, — там вовсе не потребуется петушиться и пускать пыль в глаза, потому как не вы будете обхаживать этих девок, а они вас. Спариваться с любой из них — всё одно что завалиться в койку с львицей, а ежели кто-то из вас прикипит к одной из этих красоток сердцем, его ждёт немалое огорчение. Дело в том, что они именуют себя «мелиссами», или пчёлами — в том смысле, что, подобно пчёлам, перепархивающим с одного цветка на другой, не привыкли довольствоваться одним мужчиной. О стыде и необходимости уединяться для плотских утех у них никто и не слышал: две или три такие дикарки могут завалиться на подстилку с одним мужиком прямо посреди лагеря, и всю дорогу, пока он шурует своим «стручком», тараторить на своём тарабарском наречии. Так что, парни, ежели который из вас считает себя жеребцом, чей фаллос сгодится на центральный столб у шатра, пусть попробует удовлетворить трёх диких лисиц, беспрестанно хихикающих и мелющих невесть что. И ещё: помните, тамошние сучки растут вместе с лошадьми. Любая из них, даже самая юная, с помощью кремнёвого ножа сделала мерином не одного жеребца, так что оскопить мужчину для неё — плёвое дело. Не забывайте об этом, когда какая-нибудь из них в порыве страсти ухватит вас за яйца. Лично я предпочёл бы соитие с дикой кошкой.

Мужчины отреагировали хохотом и одобрительными возгласами. Многие закричали, что готовы рискнуть, потому как после столь долгого вынужденного воздержания в состоянии наброситься и на настоящих кошек.

Их наставник погрозил пальцем.

— Не торопитесь, парни, всё не так просто. Оно конечно, во время долгого плавания, когда шишка торчит, как гвоздь, а забить её некуда, вы представляете себе этих Лунных дев писаными красавицами, одна лучше другой. Но нет, надо считаться с реальностью. Они не зря именуют себя дочерьми Кобылицы: есть среди них такие, что с виду — сущие кобылы. И гривами, и статью. Да и морды у них, почитай, лошадиные. А если кто-то встретится с одной из них взглядом — просто из любопытства, не более, — она сочтёт это знаком внимания, и такому парню, ежели ему эта кобыла не по нраву, лучше бы отрастить себе крылья. Сами ведь понимаете, на своих двоих по степи от лошади не ускачешь. Представьте себе, — разорялся Филипп, — что стоило мне присмотреться к одной из этих девок, как она притиснула меня к дубу, задрала мою тунику и ухватилась руками сразу за мачту и якорные камни. Клянусь лирой Орфея, мне эта шлюшка нравилась, так что я на протяжении часа не только шуровал у неё между ног, но и пытался обольстить её любовными речами. Превозносил её красоту, признавался в любви и обещал невестой увести за море. «Анора! Анора!» — восклицала она в ответ на все эти речи, извиваясь на моём вертеле. «Анора! Анора!» — орал и я, решив, что завоевал её сердце. Наконец, получив моё семя, причём не единожды, а дважды (в ту пору я был помоложе и порезвее, чем нынче), она умчалась прочь, оставив меня усталым и одиноким. «Что значит “анора”?» — спросил я, отдышавшись, у какого-то прохожего. «Это означает “заткнись”», — ответил он.