Стивен Прессфилд - Последняя из амазонок

Но один существенный вопрос так и остался без ответа. От кого же понесла Селена? Мне трудно было представить себе, как Элиас изменяет супружескому долгу и, оставив ложе матушки, тайком прокрадывается к Селене. Нет, он, конечно же, не мог быть к этому причастен. Но кто же тогда? Ответ напрашивался только один: Дамон.

Когда мы встали на ночлег, покинув место захоронения, он прочёл эту догадку в моих глазах и спросил:

— Ты ненавидишь меня, дочка?

Дети жестоки, а я в ту пору вовсе не была такой взрослой, какой себя считала. Да, я ненавидела его. Ненавидела не за открывшуюся мне правду, а за то, что эту правду так долго от меня таили. Почему я должна была расти, не зная настоящих родителей? Только ради того, чтобы меня можно было воспитать добропорядочной афинской девицей и найти мне добропорядочного афинского жениха? Чтобы соотечественники не презирали меня как дочь дикарки?

Я прогнала Дамона от себя и не захотела разговаривать с ним даже на корабле.

Барахлошка поведала мне и о том, что за смерть постигла Селену. Оказалась, моя мать умерла не от ран, даже не от падения с лошади, а свалившись с обрыва, когда собирала молодые побеги ивы как лакомство для своих лошадей.

— Обрыв был не так уж высок, дно не было каменистым, — рассказывала Барахлошка, — но Селена сломала себе шею. Умерла она не сразу, а лишь после того, как соорудили курганы, которые ты видела.

У Барахлошки имелся свой взгляд на случившееся. Она считала, что Селена исполнила обет триконы, в силу которого боги согласились принять её жизнь взамен жизни Элевтеры. Тем самым она исчерпала своё жизненное предназначение. Земля носила её, пока было должно, и приняла в своё лоно, когда настал час.

По заверениям Барахлошки, Элевтера придерживалась на сей счёт того же мнения, ибо прощальную речь над могилой Селены облекла не в слова, коими провожают умерших в своей постели, но в жесты, приличествующие прощанию с героинями, павшими в боях и совершившими великие и славные подвиги.

— Селена считала, — знаками сообщила Элевтера, — что она повинна в преступлении против своего народа, ибо не смогла убить меня и себя, когда мы были ранены и нам грозило пленение в Афинах. Она боялась, что все эти годы я винила её и даже ненавидела за это отречение. О, я не могла ненавидеть тебя, Селена! Ибо этот поступок ты совершила из любви. Не из любви ко мне одной, хотя и её было в избытке, но из любви к народу тал Кирте, ради блага которого ты пожертвовала своей свободой. Но самое главное — ты, как никто другой, подарила свободному народу самую свою суть. Ты свершила сей дар в одиночку, находясь на чужбине, лишённая нашего внимания и заботы! Кто ещё выказал подобную преданность?

Тут, как сообщила Барахлошка, выдержка изменила Элевтере и собраться с духом ей удалось лишь после долгой паузы.

Свой панегирик Элевтера завершила следующим образом.

Сначала она сделала жест, означающий Луну, то есть имя моей матери, а за ним последовал знак падения, но не плавного лунного заката, а именно падения — как падает камень с обрыва или лист с дерева. В совокупности это должно было означать: «Луна упала с неба».

Потом Элевтера произвела круговое движение — «смена времён года».

В амазонском языке этому жесту соответствует понятие «экталерин», обозначающее и восход солнца после заката, и свежую траву, зеленеющую на равнинах после схода снегов. Однако Элевтера произвела движение в обратном направлении, как бы говоря:

«Всё, что было нам ведомо, изменилось».

Затем последовал знак восхода луны, но, завершая его, Элевтера вновь изменила направление движения рук, превратив утверждение в вопрос:

«Луна упала.

Взойдёт ли луна снова?»

Поминальная речь Элевтеры по моей матери стала поминальной речью и по всему свободному народу.

К полудню пятого дня плавания флотилия вошла в Меотийское озеро, а к следующей ночи достигла устья Танаиса. Река была ещё величественнее, чем я представляла её себе по рассказам. Её могучее течение ощущалось уже в открытом море, в полумиле от берега.

К этому-то берегу, когда до него оставалось сто локтей, я и поплыла, сиганув с борта.

Многие думают, что плавающие по морям не боятся воды, но это ошибка. Следом за мной в воду бросился только отец. Остальные остались на своих местах, поскольку не умели плавать. Добравшись до берега, я побежала вдоль реки на север, стараясь, сколько возможно, увеличить расстояние между собой и кораблями. Моё намерение состояло в том, чтобы дождаться амазонок, когда их колонна двинется к Вратам Бурь, и присоединиться к ним.