Стивен Прессфилд - Солдаты Александра. Дорога сражений

Цирюльник живет там же, где бреет-стрижет, в глинобитной хижине с большущим навесом и кухонной пристроечкой сбоку. Мы заявляемся во время ужина, и хозяйка, супружница брадобрея, ни за что не желает впускать нас. И даже — вот сука! — выплескивает за калитку помои — я еле успел увернуться. Но Флагу все это нипочем: пнул сапогом и вышиб калитку.

Стоит упомянуть, что все лавки и мастерские Марафа жмутся к одному рыночному пятачку, образуя нечто вроде крысятника, который, впрочем, зовется здесь Териком, или Голубятней. Миг-другой, и к лачуге цирюльника со всех концов сбегается местный люд, поднимая на своем тарабарском наречии немыслимый гвалт. Но смысл этой тарабарщины понятен без перевода — нам велят проваливать подобру-поздорову. Помимо детишек, стариков, старух да визгливых баб на помощь хозяину прибывают мужчины, все возбужденные, вооруженные, злые.

Мы, правда, тоже не с пустыми руками. Флаг прихватил с собой крюк, срывающий конников с седел (грубое, надо заметить, оружие), у Толло с Рыжим клинки на боку, как и у нас с Лукой, между прочим, хотя уж нам-то, все боги свидетели, ничуть не хочется пускать их в ход. А Флаг топает прямиком к цирюльнику и наполовину жестами, наполовину на дикой смеси греческого языка с невесть какими еще втолковывает ему, что мы хотим получить свои деньги.

— Убирайтесь! — кричит нам в ответ этот малый. — Прочь из моего дома! Я ничего не брал!

Флаг хватает его за грудки и припечатывает к стене. Толло с Малышом поступают по-своему: начинают переворачивать все, что переворачивается, и старательно бить то, что бьется. Варево, ясное дело, выливается, недопеченные лепешки, поддетые сапогами, летят на улицу. А все сбежавшиеся соседи скопом наседают на нас и ором орут, что никаких таких денег в глаза не видали. Убедительно так орут, мы с Лукой и впрямь начинаем думать, что потеряли кошель в каком-нибудь другом месте. А раз так, этих бедолаг надо оставить в покое!

Брадобрей, весь красный, того и гляди, удар хватит, призывает всех местных старейшин в свидетели своей невиновности. Свидетелей у него таким образом набирается куча.

— Флаг! Они ни при чем! Давай уйдем!

Не обращая внимания на наши призывы, Флаг, отвесив брадобрею пинка, отпускает его и отрывает от штанов какого-то старика маленького мальчонку.

— Чей это пащенок?

Цирюльник не отвечает. Другие тоже молчат. Становится ясно: это его ребенок.

Флаг поворачивается к Толло:

— Отруби ему ступню.

Толло и Рыжий Малыш растягивают мальчонку. Тот визжит, как поросенок. Толло достает из ножен свой клинок. Толпа начинает размахивать собственными кинжалами. Мы с Лукой просим Флага прекратить этот жуткий спектакль. Флаг смотрит на брадобрея:

— Где деньги?

Никакого ответа. Тот же вопрос — к матери. Тишина. Он делает знак Толло. Меч поднимается.

И тут в последний, можно сказать, момент одна перепуганная девчушка с плачем тычет куда-то пальчиком. За что получает от матери полновесную оплеуху. Гвалт разрастается пуще прежнего, но Флаг уже ворошит сапогом хлам в углу. Где — вот неожиданность! — обнаруживает наш кошель.

На том все кончается, мы уже на улице, мы уходим. Нас с Лукой трясет, никак дрожь не уймем.

— Врали и ворье, — бормочет Толло. — Все до единого. Мы пытаемся всучить Флагу в знак благодарности часть спасенных монет, но получаем отказ.

— Помяните мое слово, — говорит он, указывая назад, на дом брадобрея, — не подними эта кроха писк, не видать бы вам денег. Мать с отцом скорее дали бы сыну расстаться с ногой, чем сами расстались бы с вашей кубышкой.

Он прав.

— А ты бы отсек ее?

Флаг не отвечает.

— Они теперь душу вытрясут из этой малышки. Будут колотить до конца жизни.

Три дня спустя мы плетемся по долине Регеш. На спине у меня вьюк весом в шестьдесят фунтов, на груди другой, фунтов в тридцать. Веревочные лямки впиваются в плечи. Бреду, пошатываясь, и тут рядом со мной возникает, как из воздуха, Флаг.

— Задумался, да?

Он ухмыляется и чешет дальше. Так чешет, я вам скажу, что любо-дорого посмотреть. Словно вода течет. Идет без шапки — макушка у него будто пергаментом крыта, а на солнце ему плевать — с таким же успехом оно могло бы припекать камень.

— Небось размышляешь, кто такие солдаты, а? — говорит он, поймав мой взгляд.

Я киваю. Флаг, как всегда, попал в точку.

И тогда он указывает на карабкающуюся по тропе перед нами вьючную скотинку.

— Мулы, парень, вот кто мы такие. Мулы, которые убивают.