Джордж Грин - Страж

Ближайший труп находился всего лишь в футе от меня. С огромными усилиями я подполз к нему и перевернул на спину. Его лицо распухло и стало неузнаваемым, вдоль щеки тянулся темный след кровоподтека. Птицы уже успели потрудиться над его глазами. Я отвернулся, врасплох застигнутый приступом тошноты.

Поднявшись на ноги, я увидел еще около дюжины тел. Некоторые, с переломанными костями, лежали бесформенными грудами, будто сброшенные с Тарпейской скалы [1] Тарпейская скала — в Древнем Риме скала, с которой сбрасывали осужденных на смерть. (Здесь и далее примечания редактора, если не указано другое). . На телах других не было никаких видимых повреждений, казалось, что они охвачены дремотой и готовы в любой момент очнуться.

Я оставил их на растерзание чаек и побрел к дюнам, покрытым жесткой, похожей на острые лезвия травой, неведомо как выросшей на сухой песчаной почве. Ветер закручивал траву под моими ногами в маленькие водовороты. Подняв выброшенную морем крепкую палку и опираясь на нее, я с трудом взобрался на вершину дюны. От побережья примерно на три стадии протянулась равнина, упиравшаяся в серые с пурпурным отливом горы. Простиравшееся передо мной пространство было покрыто густой травой, там и сям виднелись отдельные группы деревьев и заросли кустарника. Совсем недалеко паслось стадо коров. Пока я изучал окрестности, некоторые из животных время от времени лениво поглядывали на меня, но, быстро теряя интерес, снова возвращались к своей неспешной трапезе. Их шкуры были покрыты густой грубой шерстью, а рога подпилены, как это делают римляне, чтобы избежать возможных травм в брачный период. Их вид заставил мой желудок содрогнуться от колик. Это были домашние коровы, дающие густое сладкое молоко.

Сзади послышался шум, ясно различался стук ударявшихся друг о друга камней. Я быстро обернулся, остро ощущая боль в каждом мускуле своего израненного тела, протестующего против неожиданного и резкого движения. Громоподобный рев неожиданно заполнил все окружавшее меня пространство. Несомненно, эти звуки издавали люди. Нечто холодное и мокрое обрушилось на мое лицо. Открыв рот, я тут же быстро его закрыл, осознав, что был атакован огромной коровьей лепешкой. Лихорадочно стряхивая дерьмо, залепившее мои глаза, я успел заметить две гигантские фигуры, несущиеся ко мне, словно валуны с горы. Чьи-то руки вцепились в мою шею, руку и ногу, подняли, как беспомощного щенка, какое-то мгновение пронесли и затем с силой запустили в свободный полет. Онемев от неожиданности и испуга, ослепленный коровьими дарами, я пролетел несколько метров, а затем с громким всплеском упал в воду.

Ледяная вода, смешавшись с дерьмом, залила мои глаза, уши и нос. Недруги, все еще испускавшие воинственные крики на незнакомом мне языке, остались где-то сзади. Не в силах видеть и даже нормально дышать, я барахтался в воде, мечтая нанести пару удачных ударов, когда они нападут, чтобы прикончить меня.

Но напрасно я ждал еще одной атаки. Понемногу до меня дошло, что меня никто пока не собирался убивать и что глубина лужи, в которую меня швырнули, составляла всего несколько дюймов, а воинственный рев, не прекращавшийся и сейчас, оказался вовсе не боевым кличем, а гомерическим хохотом великанов. Я прекратил бой с тенью и попытался промыть глаза и лицо, понимая, что представляю довольно жалкое и комическое зрелище.

Три гиганта, едва держась на ногах от смеха, стояли у края мелководного водоема, в который они катапультировали меня. Один из них — самый большой — даже согнулся, держась за живот, и жадно хватал воздух, показывая на меня пальцем. Я поймал себя на мысли, что был бы рад, если бы у него начались настоящие колики в желудке.

Больше со мной пока ничего не происходило, так что мне оставалось только принять этих людей за исполнителей Божьей воли и надеяться, что они все же решат сохранить мою жизнь. На меня тоже напал неудержимый приступ смеха, сотрясший все мое тело. Затем меня охватил озноб, я почувствовал, что падаю, и затем почти перестал что-либо ощущать. Последнее, что я услышал, это крик и шлепанье ног по воде, потом меня подхватила рука, но я уже погрузился в немую темноту.

Когда я прибыл в Имейн Мачу, замок короля Конора, Кухулина еще звали Сетанта, он находился далеко отсюда, и о нем никто не знал. Тогда ему было всего восемь лет, но история его рождения имеет большое значение, так что я сейчас хочу об этом рассказать.