Джордж Грин - Страж

Моя сиделка оценивала мое состояние по той реакции, которая возникала у меня, когда она ненароком касалась моего лица своими волосами или давала возможность заглянуть за вырез платья. Можете не сомневаться, такие диагностические приемы мне нравятся гораздо больше, чем когда мне приставляют к спине пиявок или бросают в лицо куриные потроха, что мне уже приходилось испытывать на собственной шкуре.

Она была высокой и привлекательной, двигалась очень легко и изящно. Ее платье было сшито из темно-зеленой шерстяной материи, а густые темные волосы женщина заплетала в тяжелую косу, спускавшуюся ниже талии. Возможно, все дело было в лекарстве, а может, в том, что я долго не был с женщиной, но вдруг мое тело стало наливаться горячей силой, начиная с пальцев ног. Я прекрасно знал, что ощутит моя ладонь, если положить ее туда, где заканчивалась темная коса, и что почувствую я, если прижму к себе сиделку так, чтобы наши тела слились в единое целое. Я почти осязал пальцами мягкие контуры ее платья, гибкие мышцы поясницы, сильные бедра, прижимающиеся ко мне, чувствовал запах ее кожи, вкус ее губ, я мог заглянуть в ее глаза и увидеть в них тайны ее сердца. Ощущение было настолько реальным, что я невольно содрогнулся. Согнув колено, я прикрылся, но она успела заметить мою реакцию.

— Лучше? — спросила она.

Я понял. От неожиданности я сел и повторил это слово уже как утверждение. Теперь удивилась и она. Женщина снова повторила вопрос, и я ответил: «Да», потому что теперь знал, на каком языке она говорит. Она радостно хлопнула в ладоши и очень быстро произнесла несколько фраз. Я почти ничего не понял, но некоторые слова были мне очень знакомы, не столько их смысл, сколько звучание. Я всегда отличался способностью к языкам, и этот язык я знал. Он был похож на иберийский и в то же время чем-то отличался, возможно, это был один из его диалектов. Я жестом прервал ее речь и показал, чтобы она говорила медленнее. Теперь мне удалось понять пару слов. Я произнес несколько слов на иберийском, выговаривая их очень медленно и пытаясь подражать ее акценту.

— Спасибо, что позаботилась обо мне.

Она на какое-то мгновение замерла, наморщив лоб. Я повторил еще раз, более медленно, и ее лицо прояснилось. Женщина улыбнулась, показала знаками, чтобы я оставался на месте, и поспешно покинула комнату. Очевидно, она хотела рассказать остальным о моем выздоровлении. Я огляделся по сторонам и увидел маленький столик и стоявшую на нем грубо вылепленную миску. В ней лежало что-то, очень напоминавшее еду, хотя с тех пор, как я видел или пробовал что-нибудь съедобное, кроме поистине отвратительного напитка, которым потчевала меня моя сиделка, казалось, прошла целая вечность, и, наверное, я бы не узнал пищу, даже если бы ее подсунули мне прямо под нос. Однако, повинуясь инстинкту, я набросился на еду и опустошил миску несколькими глотками. Пять минут спустя, когда за мной пришли воины, я уже стоял, согнувшись, возле куста, росшего у дверей хижины, и освобождался от содержимого желудка. Между приступами рвоты я повернул голову и приветствовал их усмешкой.

Я хорошо помню дворец Имейн Мача. Толпа любопытных жадно наблюдала за тем, как я появился в воротах в сопровождении Коналла Победоносного и Барсука Бьюкала. Острие меча первого из них, как всегда, бороздило пыль за его спиной, оставляя между отпечатками его ног зубчатый след. Бьюкал, с раскачивающейся в кулаке шипастой палицей, выглядел не менее внушительно.

Вспоминая тот момент, теперь я понимаю, что они попали в затруднительное положение, поскольку ничего обо мне не знали. Они не хотели обращаться со мной грубо, потому что я мог оказаться принцем или официальным гостем. В то же время они не желали выказывать мне и слишком большое почтение, так как я мог оказаться простолюдином или врагом. Особенно эти мучительные сомнения были заметны в поведении Коналла — он несколько раз тянулся ко мне, будто намеревался заломить мне руки за спину, чтобы затем затащить в Большой Зал и швырнуть к ногам короля, однако в последний момент останавливался. Если бы решение зависело от него, он бы, без сомнения, просто дал бы мне по голове в отместку за неловкость положения, и на этом бы все и закончилось. Своим буйным нравом, торчавшими во все стороны рыжими волосами и роскошной длинной бородой Коналл напоминал рассерженного дикого вепря. Для знатоков придворных скандалов вид Коналла и Бьюкала — еще одного человека, отнюдь не славившегося своей деликатностью, — эскортирующих чужака, выброшенного на берег, был просто находкой, поскольку им обоим хотелось, на всякий случай, идти и впереди меня, и рядом, и сзади. По этой причине они постоянно оттесняли друг друга, и каждый надеялся, что если их предположения окажутся неверными, виноватым можно будет считать другого. Верзилы пытались охранять меня, сопровождать и конвоировать одновременно и походили на двух рьяных, но не очень смышленых псов, которые тащат домой куропатку, но боятся, что она может оказаться цыпленком.