Виктор Бакинский - История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

«Туда» — это были не только сомнительные для официальной религии поиски доказательств существования бога. Перед каждым походом он готовился к смерти, он всею душой желал принять ее без страха, и это тоже было заглядывание туда — в глаза смерти… Он сказал в том же письме, что на Кавказе он «нашел, что есть безсмертие», но так ему казалось через пять лет. Но что он нашел, «что есть любовь и что надо жить для другого, для того, чтобы быть счастливым вечно», — вполне отвечало истине. «Эти открытия удивили» его «сходством с христианской религией», и он «стал искать их в Евангелии, но нашел мало». Он «не нашел ни Бога, ни Искупителя, ни таинств, ничего; а искал всеми, всеми, всеми силами души, и плакал, и мучался, и ничего не желал, кроме истины». Это было очень трогательное признание. «Ради Бога, не думайте, чтобы вы могли чуть-чуть понять из моих слов всю силу и сосредоточенность тогдашнего моего исканья. Это одна из тех тайн души, которые есть у каждого из нас; но могу сказать, что редко я встречал в людях такую страсть к истине, какая была в то время во мне».

И люди Кавказа — казаки и горцы, — и природа Кавказа пленили его навсегда. Путешествуя в 1857 году вместе со своей двоюродной теткой Александрой Андреевной Толстой по Швейцарии, он сказал, что природа Швейцарии — «дрянь по сравнению с Кавказом». Никогда ничего лучше кавказской природы для него не было. И того простого образа жизни…

Когда в итоге семейной драмы, длившейся тридцать лет, он, измученный, задумал уход из Ясной Поляны, ему воображались вольные южные края, Кавказские горы, быстрые реки, долины… И тамошние люди, быт. Туда он стремился. После смерти у него нашли в кармане железнодорожный билет, взятый до Владикавказа.

Но пока он покинул Кавказ. Он уезжал с Кавказа писателем, и писателем-новатором, сразу же занявшим одно из первых мест в литературе, — и это был главный итог его кавказской жизни.

Путешествие его длилось две недели. Всю дорогу он поправлял «Отрочество». В самом начале февраля кони промчали его к Ясной Поляне. Знакомые, радостные до боли места. Ясная Поляна. Ворота, дорога к дому… Соскочил с саней, похлопав ладонями по намороженным щекам; сияя глазами, вбежал… Николеньки с Сережей еще нет. Вошел управляющий, в меховой шапке, поклонился. Вместе прошли в контору. Все как будто в порядке. Даже сверх ожидания. А братья? Каждый у себя в имении. Надо дать знать.

Новости нахлынули на него. Наконец-то он получил известие о своем производстве в офицеры. Девятого января этого года «Высочайшим приказом за отличие в делах против горцев произведен Прапорщиком… со старшинством с 1853 года Февраля 17-го дня». Через два года службы он удостоился того, на что имел право по прошествии полугода… И все же это было приятное известие. А еще то было без меры приятно, что «Отрочество» окончено, главы выстроены.

Он отослал долг Алексееву — сто рублей. Вскоре он обнял сестру, плачущую от умиления тетеньку Ергольскую и всех трех братьев. Все они, даже Николенька, с которым расстался всего пять месяцев назад, нашли, что он возмужал. Как всегда жесткий по отношению к себе, Лев был уверен, что запоздал в своем моральном развитии, в формировании своего характера лет на пять и лишь ныне, на двадцать шестом году, после двух с половиной лет интенсивной духовной жизни, на самом деле становится мужчиной, мужем, начинает приобретать «самостоятельный взгляд на вещи».

Встречи, свидания; встречи… Полный новых впечатлений, он увиделся с другом детства Васенькой Перфильевым и его женой Поленькой (Прасковьей) — своей троюродной сестрой, дочерью Федора Толстого, Американца, и бывшей цыганки Тугаевой Авдотьи Максимовны, той самой, чей великолепный и по содержанию, и по слогу отзыв о «Детстве» передал в письме на Кавказ Сережа, брат. Васенька женился на Поленьке лет пять назад, и таким образом Толстой с Васенькой породнились. Перфильев при виде Толстого топнул ногой и раскинул руки, это было забавно — и встреча получилась сердечная, безыскусственная. С Поленькой у Льва были также давние и отличные отношения. Поленька была свидетельницей многих его проказ. Еще в ее девичестве, когда она жила в доме овдовевшей maman, Авдотьи Максимовны, на Арбате, Лев, оказавшийся без гроша в кармане, попросил у шарманщика шарманку, должным образом переоделся и явился играть во дворе Авдотьи Максимовны, имевшей обыкновение целыми днями сидеть у окна, и был узнан, и Авдотья Максимовна с возгласом «Левушка! Ах проказник!» и с превеселым смехом выслала ему двадцать пять рублей. Это было очень забавное происшествие, оно навсегда запомнилось Поленьке, и она намекнула о нем двумя-тремя словами в нынешний час встречи. (Чете Перфильевых суждено было еще долго дружить с Львом Толстым: они стали посажеными отцом и матерью на его свадьбе; в Стиве Облонском в романе «Анна Каренина» многие увидели Василия Степановича Перфильева, хотя и сам автор, и Перфильев, в то время московский губернатор, на людях отрицали сходство.)