Владимир Дегтярев - Коварный камень изумруд

— Я края всегда обтираю, когда схожу на эту дыру, — сообщил преступник.

Поручик задрал края полушубка и присел…

Копчёный медвежий окорок восхитительно пах, а вкусен совершенно необычайно. Ломоть окорока с ломтем хлеба, попавший в желудок, погнал поручика в сон, но не в ужасный и тупой сон, а в тёплый и лёгкий, вроде дрёмы.

— А зовут меня, напомню вам, господин поручик, Петром Андреевичем, по фамилии я буду Словцов [1] Реальная личность. Написал уникальную энциклопедическую книгу «Историческое обозрение Сибири». , — тем временем говорил преступник. Он сунул руки вниз, под полость, нагрёб снега и теперь умывал засаленные руки. — А почто меня довелось вам арестовать, того я не скажу. Ибо не велено. Поди, обыкновенный донос. Мало ли у нас по доносу людей хватают.

Поручик Егоров отринулся от дрёмы и застыдился. Он не догадался протереть руки снегом, когда посидел над дырой в возке. Такими руками и ел.

— Подайте и мне снега… Пётр Андреевич, — попросил поручик.

Он два раза ещё просил снега и тёр не только руки, но и лицо, а преступник всё говорил. Видать, соскучился в этом потюремном возке, пока его везли от города Тобольска к Уралу. Теперь вот, в предуралье, нашёлся слушатель благодаря Богу!

— Возки эти, потюремные, — жуткое изобретение подлого временщика Бирона, — говорил Пётр Андреевич. — Помните такого в русской истории?

— Не велено поминать, — быстро ответил поручик.

— Ладно, не поминайте. Одно время, когда уже императрица… гм… русская, Анна Иоанновна, бироновская гражданская супруга, стала мало ощущать себя женщиной, а почуяла старость и болезнь, то совершенно извергнулась в своём характере. Тут-то Бирон и запустил в Сибирь аж сорок таких возков. Ему мнилось, что императрица скоро падёт в могилу, а его окружают враги; и вот таким образом Бирон от врагов избавлялся. Такая, видите, тюрьма на тележных колёсах или на санных полозьях. Смотря по сезону. Покидать возок нельзя, говорить нельзя, спать здесь нельзя, места нет. А возок едет и едет, безостановочно. А за тем, бироновским возком, едут конвоем аж от самого Санкт-Петербурга два человека без смены. Им, конвойным, этот возок, да человек в нём, как бы преступник, был вроде смертельной жизненной обиды. Так бы и убили того человека… Бывало не убивали, а только тайком били. До полусмерти. И это понятно. Там, в России, у конвойных жёны, дети, а тут годами шмыгай по Сибири безостановочно, бездомно, по грязи, по снегу, среди мириадов мошкары и гнуса…

Поручик Егоров немедля вспомнил инструкции, которые ему дадены были ещё в тайной экспедиции, и по которым он должен тотчас же остановить говор преступника. А кто тот говор сейчас слышит? Буран? Ладно, послушаем, пусть говорит. Ибо говорит преступник сущую правду. О «бироновской повозке» со смущением от некоего страха говорил ещё отец поручика Егорова. Его батюшке, курскому дворянину, отставному теперь майору, довелось в ту злую пору служить в регулярных частях Ингерманландского пехотного полка, да по случаю бывать и в столице. Боевые части в столицу вызывал, конечно, Бирон. То он углядит бунтовщиков среди великих дворянских родов. А то по извету немецких баронов да холуёв при троне углядит как бы начало холопьего бунта супротив иноземцев. Вот войска и толкались в столице. Пугали, стало быть, врагов престола…

— Вы не можете ведать про столичные дела, — решил всё же выказать строгость к преступнику поручик Егоров, — ведь вы же родились и жили в Сибири.

— Это так. Но образование я получил в Санкт-Петербурге. С благословления архиепископа Тобольского и Сибирского Варлаама, я имел счастье пройти обучение в Санкт-Петербургской Высшей Александро-Невской духовной семинарии…

Поручик Егоров во тьме расшеперил глаза. Везти в «бироновском возке» духовное лицо? Скажи нынче про то кому-нибудь, ведь исплюются и разговаривать с тобой перестанут!

— Там… в штофе… чего-то осталось? — спросил поручик. — Подайте мне…

А за полной тьмой возка всё шумело и шумело, выло и трещало. Сибирский буран властвовал окрест и спуску никому не давал. Ни древам, ни людям, ни скотинам.

В возке наружный шум слышался всё глуше и вроде как бы растворялся. Зато у Егорова стало шуметь в ушах. Он допил оставшуюся водку, после чего вроде сразу жир нарос под кожей — стало тепло внутренностям и сверху, мимо кожи, тоже образовалось тепло. Преступник, который имел высокое духовное звание, теперь говорил: